Я представил картину, нарисованную Филюком, и понял, что теряю товарища окончательно.

– Провалиться мне на этом месте! – воскликнул я. – Хитрая монашка соблазняет тебя! Я давно заметил – она строит тебе глазки.

Лучше бы я этого не говорил! Если раньше Филюк только вздыхал, то после моих слов окончательно съехал с катушек. О чем бы ни заходила речь, обязательно сворачивал в сторону Ангелины.

И вот начинает он отливать мне такую пулю: мол, хватит нам скитаться по белу свету, где нас только не носило! В Архангельск прошлым летом наведывались, в Саратов два раза летали, в Красноярске трижды гастролировали… Пора бы уж где-то заякориться. И начал он уверять, что приятнее местечка, чем Крым, не отыскать. А если Ангелина и в самом деле неравнодушна к нему, да еще имеет состоятельного папашку, то лучшего и желать грех.

– Как ни крути, – завершил свои соображения Филюк, – этот отель со временем станет моим, ведь Ангелина – единственная дочь!

– По-моему, – возмутился я, – тебя черт попутал! Ты мечтаешь получить отель, даже не пошевелив мозгами, избегаешь честного пути – выиграть его в карты! Где твоя совесть?

Но Филюк окончательно сорвался с поводка и вскоре признался Ангелине в любви. После этого, как пишут в книгах, пал на колени перед папенькой Ангелины и попросил руки девушки.

Для Такиходова такой поворот оказался неожиданным. Он, конечно, в своем отеле насмотрелся всяких прохиндеев, желающих соблазнить его дочку, но чтобы вот так… сразу.

– Папа, я не возражаю, – потупив взор, сказала Ангелина, когда отец повернулся в ее сторону. – Вениамин меня любит.

– А ты его?

– И… и я его тоже.

Разрази меня гром, если она в тот момент не трепетала и не краснела от волнения!

И что в результате получалось?

Недавний охотник за дармовыми сардельками отхватывает себе в жены обворожительную и целомудренную девицу, а я – его наставник – лишаюсь опытного напарника.

Но обхитрить оборотистого грека оказалось не так-то просто.

– Я, как всякий отец, – заявил Такиходов, – желаю своей дочери только добра. Ангелиночка – моя единственная радость, ее матушка скончалась четыре года назад. Теперь я дочери и за отца, и за мать. Поэтому не могу отдать ее человеку, которого совсем не знаю.

– Да я все расскажу, только спросите, – залопотал Филюк.

– Вот это правильно, – согласился Такиходов. – Вам, молодой человек, надо исповедаться. Исповедаться перед нашим первосвященником. Что вы там расскажете о себе, меня не интересует. Главное, что в исповедальне с вами будет присутствовать Всевышний. Если раньше и было что-то греховодное, то оно вам проститься, и вы очиститесь от скверны. Только после этого я позволю вам стать нареченным моей Ангелиночке.

– Я согласен! – воскликнул Филюк и так искренне блеснул бесстыжими глазами, что я в очередной раз восхитился им. Я представил, как он дрожащим голоском и, сбиваясь от волнения, будет вешать лапшу святому отцу, то бишь пресвитеру и родному брату Такиходова.

– Но это не все, – владелец гостиницы выдвинул еще одно условие. – Слияние душ происходит на небесах, в чье таинство проникнуть нам не суждено. А вот свои земные заботы мы не имеем права перекладывать на Всевышнего. Мы сами обязаны думать о хлебе насущном, а в семейном вопросе, где жена прилепится к мужу, тем более. А поскольку семейная пара – это навеки, то и все их имущество должно быть совместным.

– А как же иначе! – поспешно согласился Филюк, готовый взвалить на свои плечи доходный гостиничный бизнес.

– И закрепите вы союз брачным контрактом. Так и вам, и моей Ангелиночке, будет спокойней, – продолжил Такиходов.