Чем взрослее становился мальчик, тем больше Филюк находил его сходство со мной. В тот день мы сидели у подъезда, мирно курили.

– Ваня, Мариэтта рассказывала, что Павлик орал два часа – не могла успокоить. Выбрасывал игрушки из люльки, а дали ему карты – мгновенно затих. Ты знаешь, прихожу к ней вчера…

– Ты приходил к ней?..

– Только на одну минутку – оказать моральную поддержку. Я ведь не чета тебе – откупился от женщины копейками.

– Да ты знаешь, во сколько она мне обходится?!

– И знать не хочу. Я в чужие дела не лезу. Так вот, прихожу я вчера, а у Павлика в руках карты, и не поверишь – четыре туза! Держит их, бестия, веером и морщит лобик, как и ты, когда хочешь обмануть соперников. Вот шельма! Думаю, у него первое слово будет не «Мама», а «Иду во банк!» Представляю, как ты его полюбишь, когда он вырастит.

– Главное, чтоб ты его полюбил.

– Я его и так люблю. Хотя это ребенок не мой. Уж это я точно знаю!

– Тогда скажи – чей?

– Скорее всего, Валентина.

– Какого Валентина?

– Ее мужа. Ты не представляешь, что это за мерзавец!

Я подпрыгнул от удивления.

– У Мариэтты есть муж?!

– Одно название. Нестриженный рокер. Работать не хочет, гоняет на двухколесном драндулете, еще и в какой-то музыкальной банде играет на гитаре. Они с Мариэттой постоянно ссорились – доходило до развода.

– Выходит… она все это время была замужем? – я не мог оправиться от услышанного.

– Конечно. А ты вмешался в их семейную жизнь.

– Никуда я не вмешивался.

– Тогда почитай свидетельство о рождении Павлика.

– Но ты говоришь, что это их сын.

– Биологически – да, а юридически не придерешься – фамилия твоя.

– И ты об этом знал все время?!

– Да не кричи ты, ради бога. Знал, не знал – какая теперь разница. Сейчас у них материально все наладилось, почти не ссорятся – воспитывают твоего ребенка.

– Э-э-э, так не пойдет! Я не дойная корова. Финансирование прекращаю.

– Думай, что говоришь, не корова он… Да они тебя по судам затаскают. Назначат алименты до восемнадцати лет. А если Павлик пойдет учиться, то и до всех тридцати. Ребенок коклюшем болеет, а он отказывается финансировать.

– Ничего они в суде не докажут.

– Еще и как докажут. Ты квартиру для нее снимал?

– Снимал. Но я ее спасал от тебя.

– Ты не спасал, а вел с ней общее хозяйство – она так и заявит на суде. А это, дорогой мой спасатель, для судьи главный аргумент.

– Да она не в моем вкусе!

– После секса у всех кобелей вкус пропадает.

– Да говорю же тебе – я не спал с ней!

– Может, и не целовался на скамейке у дома? – Филюк испытующим смерил меня взглядом.

Я вскочил со скамьи.

– Это был не поцелуй!

– В суде расскажешь, что это было. А кто забирал Мариэтту из роддома? Сколько там рожениц? Почему же ты их детей не брал на руки? Молчишь? Вокруг столько красивых и незамужних женщин, а он, кобелина, вклинился в чужую семью. А теперь отказываешься платить. Да тебя судить надо за совращение моей сестры!

– Какой сестры?

– Мариэтты.