К молитвенному дому мы подъехали первыми. Не прошло и минуты, как появилась машина невесты. Скорее всего, она стояла за углом и дожидалась известия о нашем прибытии.

Невеста была в ослепительно белом наряде. Подвенечное платье волочилось по земле длиннющим шлейфом. Лицо Ангелины закрывала пышная фата, из-под которой поблескивали взволнованные девичьи глазки.

Я сопровождал товарища к алтарю, словно в последний путь. В сущности, так оно и было. Вскоре наши пути-дорожки разойдутся, и я, покинутый и одинокий, спотыкаясь и глотая слезы, побреду по предначертанному мне пути.

– Клянетесь ли вечно любить друг друга?! – взревел братец Такиходова своим медным голосом, благодаря которому, вероятно, и получил первосвященную должность.

– Клянусь, – торопливо ответил Филюк.

– Клянусь, – дребезжащим от волнения голоском заверила невеста.

– Отныне и навеки данной мне Господом властью объявляю вас мужем и женой, – протрубил священник. – С этой минуты два ваших имени занесены в священные скрижали. И да будете вы неразлучны в земной и небесной жизни! Пусть кара Господня падет на того, кто расторгнет заверенный Богом союз. А теперь, молодые, скрепите ваш брак поцелуем.

Невеста маленькой ручкой подняла фату для поцелуя, и…

Не будь меня рядом, и не поддержи я Филюка, он бы рухнул на землю.

Перед ним стояла вовсе не Ангелина, а незнакомая девица с блестящими, благодарными и немного извиняющимися глазками.

Филюк от удивления раскрыл рот, в который тут же страстно впилась его нареченная. Таким образом заякоренный с двух сторон – губами невесты и моей железной рукой – Филюк сохранил равновесие. Закричать он не мог – мешали губы неизвестной девицы.

Когда молодоженов разъяли, Филюк, скорее всего, находился в полуобморочном состоянии. Вероятно, он полагал, что все это ему только снится. Он безропотно позволил вывести себя из церкви, усадить в машину, хотя и белую, но теперь уж точно напоминающую катафалк. Всю дорогу он молчал, безуспешно отбиваясь от липнущей к нему невесты.

Когда мы вернулись в отель, то Ангелины там не оказалось. Она исчезла, не предупредив папашу. Разгневанный Такиходов бегал по дому, разыскивая беглянку. Он матерился, не соблюдая приличий в столь торжественный день.

– Кто ты? – спросил Филюк нареченную, когда они остались вдвоем.

– Я? Я – Ангелина.

– Черт подери! Какая ты Ангелина?!

– Ангелина Такиходова. И напрасно папенька бегает по дому и разыскивает свою потаскушку. Она убежала!

– Кто убежал? Какая потаскушка?

– Та, которую он выдавал за меня. Она работала у нас прислугой, а когда умерла мама, совсем окрутила папу и командовала всем нашим домом.

– Так она ему не дочь?!

– Я бы повесилась, будь у меня такая сестричка. Она заставила папу переписать на свое имя отель, а теперь ограбила его и убежала.

– Как ограбила?

– Я сама видела, как она выходили из дома с черным чемоданчиком. А когда, гадюка, заметила меня, еще и ручкой помахала.

Филюк кинулся к шкафу, где в выдвижном ящике хранился наш, уже однажды украденный дипломат. Ящик бы пуст.

– Моя дорогая Ангелиночка, – сказал Филюк своей, только что обретенной супруге таким медовым голоском, что девушка затрепетала от первой и многообещающей ласки. – Она обокрала меня и моего друга Ивана Густолеса. Мне надо сообщить ему эту неприятную новость. Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Вы не представляете, какими коварными иной раз оказываются молодые мужья! Филюк не вернулся.

Мы схватили свои нехитрые пожитки и покинули отель, даже не затребовав наши фальшивые паспорта.

После очередной неудачной свадьбы Филюка я понял, – продолжил свой рассказ Густолес, – насколько уязвимо наше с ним содружество. В любую минуту мой товарищ мог влюбиться в какую-нибудь вертихвостку, и все мои труды по приобщению его к благородному карточному бизнесу могли пойти прахом. Любая смазливая особа в юбке могла выловить его словно малька, как это делали мои одноклассницы в далеком детстве. Не раздеваясь, они заходили в воду и поднимали подол платья, где оказывались мелкие рыбешками. А если подол поднимет взрослая девица, да еще со стройными ножками? Да Филюк и трепыхнется не станет!