Затем пошли улицы поскромнее. За окошками дилижанса замелькали многочисленные вывески: «Лучший маркитант королевской армии и флота», игорный дом «Живи, не тужи!», харчевня или, как их называли в Ориенте, таверна «Приют холостяков», пивнушка «Три весёлых старичка», астерия – заведение, где подают рыбные блюда, – «Рыбный день», ресторация «Славное местечко», кондитерская «Шоколадный соблазн», магазин колониальных товаров «Остров сокровищ», лавки мясников, булочников, молочников, обувные, швейные, шляпные и перчаточные мастерские…

На одном из перекрёстков стоял трухлявый, покосившийся столб, на котором на одном гвозде висела деревянная стрела-указатель. На стреле в лучах закатного солнца пламенели слова, выведенные старинными кроваво-красными буквами: «Пиратская Дыра».

– Что означает это диковинное название, дядя? – спросила Барабара, провожая глазами зловещую надпись.

– Это место казни морских разбойников, моя дорогая, – рассеяно ответил доктор Мартиниус, вертя во все стороны длинным носом. – Там их сначала вешают, а потом сжигают в специальной печи. Я читал в «Гведском курьере», что недавно в Пиратской Дыре казнили знаменитого пирата Извергса. Жестоко, конечно, но… А вот и море, друзья мои!

Путешественники прильнули к окнам. Почтовый дилижанс свернул на Набережную русалок. С неё открывался великолепный вид на ориентскую гавань. Прямо посреди гавани на крошечном островке Невест возвышался маяк Большой Лемюэль, величественный, как хорал. Вокруг островка белели буруны, море покрывали барашки. Вдали голубизна вод сливалась с небесной голубизной. Воздух был так пронзительно чист и свеж, что кружилась голова. Лёгкий бриз нёс свежий запах моря. Над голубым простором с криками кружились чайки. Другие чайки бесстрашно прохаживались по набережной и что-то клевали. В гавани большие трёхмачтовые корабли спускали паруса, собираясь встать на якорь. Длинные баржи, гружёные деревом, углём и рудой, подходили к причалам ориентского порта. Издалека доносился звон колоколов Морского собора.

– Ура, Синее море! – воскликнула Барабара и восторженно захлопала в ладоши. Доктор Мартиниус издал писклявый смешок. Мельхиор страдальчески скривился. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Необъятное, бурлящее море, незнакомые запахи и звуки вызывали в нём какое-то тревожное чувство.

Почтовый дилижанс проехал ещё немного вдоль берега и остановился перед внушительным зданием старинной постройки. Казалось, что ему около трехсот или даже четырехсот лет. Здание было сложено из массивного дуба, почерневшего от времени. На крыше выстроились в ряд высокие дымовые трубы, чьи силуэты вырисовывались в быстро темнеющем небе. По второму этажу шёл сплошной балкон с узорными перилами. Карнизы поддерживали грудастые кариатиды. Над большой парадной дверью деревянные панели образовывали геральдический щит с надписью «Hic habitat felicitas»5. Дверь в парадной была закрыта, но веерообразное окошко вверху её слабо светилось.

Кучер дилижанса трижды проиграл в рожок короткий сигнал и объявил:

– Гостиница «Двуглавый петух», уважаемые дамы и месьеры! Наша поездка закончена. Прошу освободить дилижанс.

Гостиница «Двуглавый петух» оказалась одной из тех очаровательных старомодных гостиниц, в которых вся мягкая мебель подбита конским волосом, тяжёлые двери со сверкающими медными гвоздями оснащены бронзовыми табличками с указующим перстом руки, охваченной кружевными манжетами вокруг запястья, и никогда не бывает слишком рано для плотного завтрака или слишком поздно для обильного ужина.