Однажды вечером Сва пришёл в парадняк прямиком из библиотеки с отцовским кожаным портфелем полным книг.

– Что это у тебя за глюковина? – прыснула Мади, и все вокруг расхохотались.

– Наследство от дедушки, – нашёлся Сва, но ощутил лёгкий досадный жар.

– Да, прикол. И букварей у тебя там! На всех нас хватит, – улыбнулась Глори и подмигнула, что значило: «Не вянь, смейся с нами!»

– Восемь батлов поместится, – оценивающе глянул Бор и почесал в затылке.

– Дай поносить! – тут же подскочил Откол.

Изображая крезанутого профессора и тараща глаза по сторонам, он аршинными шагами прошёлся по спирали, потом завертелся в центре, прижимая портфель к груди и картаво выкрикивая:

– Учиться, товарищи! Учиться! И ещё много-много раз – учиться! – подождал, пока стихнет смех, и замычал голосом кретина: – Экзамены сдают и принимают в дурдоме. Вместе с анализами…

Книги вывалились на пол, Сва схватился за голову и ринулся к Отколу.

– Караул! – истошно заорал тот и, бросив портфель, в театральном ужасе взбежал по лестнице на целый пролёт.

То краснея, то бледнея от всеобщего смеха, Сва молча собрал книги, обтёр каждую носовым платком, бросил его в угол и удалился, ни на кого не глядя. На улице его нагнал Нот:

– Не бери в голову! Обычная проверка на прочность. Они не придурки, но подколоть любят, особенно новичков. Молодец, всё правильно сделал. Теперь ты – свой, увидишь.

В ответ Сва скривился в угрюмой ухмылке и промолчал. Через десяток шагов остановился, вздохнул и пожал Ноту руку:

– Если бы не ты, я бы в парадняк вряд ли вернулся.

Среди пиплов он после этого действительно стал совсем своим. На следующий день герлицы с улыбками заглядывали ему в глаза и наперебой тянулись сделать кис, парни дружелюбно жали руку, а Откол, как ни в чём не бывало, протянул крошечную шоколадку:

– Для милых бородатых дам, другим не дам! – и тут же вытащил бутылку рэда, подмигивая: – Давай на двоих, а?

Пили все вместе, но к шоколадке Сва не притронулся. Тогда Глори, взяв её в губы, заставила его откусить половинку и закончить поцелуем. Кружилась голова, в груди теплело от вина и ещё больше от рассеянной в воздухе девичьей нежности.

А дома одолевала грусть. Лави напрочь исчезла из парадняка. Лишь раз Сва случайно, глупо разминулся с нею из-за учебных дел. На следующий день Точка передала ему от неё привет, усмехнулась, но больше ничего не сказала. И он разволновался.

– Ты что, правда, на Лави завис? – ухмыльнулся Дик. – Все герлухи уверены.

– Ну, не больше, чем остальные, – отмахнулся Сва. – Сингует она классно. И вообще… Говорят, привет мне вчера передавала. А сама почти не появляется. Странная немного, тебе не кажется?

– Лави классная герла – факт! Но глючная и к тому же флэтовая. Её фрэндихи сами не знают, когда она сюда прикамает, – втолковывал Дик и многозначительно щурил глаз. – Чего ты удивляешься? У неё свои флэта, свои дела, свои лавера…

После этих слов Сва охватила тоска. Влекущие, с тревожными скорбными тенями глаза Лави, их первая встреча, её поцелуй и песни опять, обжигая, ринулись из памяти. Он боялся представить, что будет, если увидит её вновь. Ведь дальше, он-то себя знал, неотвратимо начиналась любовь. И потому изнывал: если у неё есть кто-то, зачем передавать ему привет? А может, Дик, как обычно, привирает? Лучше наплевать на его ухмылки, стиснуть сердце, как в ожидании боли или неведомого счастья. Сва хмуро пожал рыхлую ладонь приятеля, издалека махнул всем рукой и поехал домой.

Приближалась безнадёжно долгая зима, и вместе с последними листьями исчезало радостное удивление, в котором прошли почти два месяца. Оказалось, что в хипповом радужном мире ему не хватало главного. Ни клёвый прикид, ни легко освоенный сленг, ни пробившаяся каштановая бородка, о которой герлицы наговорили ему столько всяких слов, мало что изменили. Каждый день видеть их целующихся то с одним, то с другим становилось невмоготу. Без особого сожаления Сва соглашался быть чудаковатым одиночкой, отходил ото всех в любимый угол, мрачно сутулился, и никто не разглядел бы, как, прикрыв глаза и ошалело куря, он задыхался от гложущей тоски: