– Станислава Алексеевна Амельченко, – прочитал он, все же следя краем глаза за дорогой. – Кандидат искусствоведения… А учились?

– В Академии художеств.

Воспользовавшись задержкой перед очередным светофором, Захаров внимательно посмотрел на сидящую рядом с ним женщину. Его взгляд, скользнув вдоль длинных гранатовых прядей Таниной челки, задержался сначала на ее больших карих глазах, потом на полных губах, затем на высокой небольшой груди и далее неспешно заскользил вниз. Поскольку Таня сидела, ее и так короткая юбка подскочила еще выше, открыв прекрасный обзор на длинные стройные ноги. Еще более замедлившись, взгляд Захарова проследил их до самых туфель. То есть до уже почти бывших туфель.

К зеленому сигналу светофора осмотр был завершен.

– Поскольку я вас совсем не помню, – уверенно изрек Захаров, – вы, по всей видимости, учились уже после моего окончания.

Таня усмехнулась. Ну, разумеется, он ее не помнит. Она и сама не видела большого сходства между собой нынешней и скромной девочкой со студенческих фотографий.

На младших курсах у нее бывали порой приступы особо критического по отношению к себе настроения. В такие минуты, глядя на себя в зеркало, Таня недовольно ворчала: «У меня все среднее: средний рост, среднестатистическая внешность, обыкновенные волосы, и цвет у них какой-то невыразительный…» Далее следовал целый список среднестатистических параметров и даже недостатков, которые она с мазохистским упорством в себе выискивала. На самом деле все было не так уж плохо, при желании Таня могла заметить, что в зеркале отражалась весьма симпатичная девушка. Просто тогда она выглядела слишком уж юной и неискушенной для того, чтобы на нее обращали внимание роковые красавцы вроде Глеба Захарова. Нет, такие типы, как Захаров, ее и раньше не интересовали, но иметь более яркую внешность ей, конечно же, хотелось.

За прошедшие годы Таня повзрослела и перестала искать в себе недостатки, предпочитая сосредоточиться на достоинствах. Свой имидж она тоже сменила. Теперь вместо длинных волос у нее была короткая стрижка, а тщательно уложенные в художественном беспорядке пряди всегда имели какой-нибудь экзотический оттенок. С большим удивлением Таня обнаружила, что постоянно краситься – дело не столь хлопотное, как она думала раньше. Еще оказалось, что придать глазам чуть больше выразительности, а губам чуть больше чувственности можно с помощью совсем небольшого количества косметики. В общем, теперь Таня могла претендовать на внимание самых роковых красавцев.

Все эти мысли, которые вихрем пронеслись у нее в голове, она, естественно, оставила при себе, а вслух сказала:

– Тем не менее на один год мы с вами все-таки пересеклись. Но вы, Глеб, не расстраивайтесь, едва ли ваша забывчивость является признаком склероза. Имея в виду вашу репутацию…

– Да? – Захаров надменно вскинул брови, а в его голосе послышалось высокомерное удивление: – Что же вас, Таня, не устраивает в моей репутации?

– Да мне в общем-то все равно. – Она пожала плечами. – Я только хотела сказать, что запомнить всех девушек, которые так или иначе встречались на вашем жизненном пути, можно только обладая памятью современного компьютера.

Захаров хмыкнул и взглянул на визитку, которую все еще держал в руке.

– Ладно, оставим пока вопрос о моей репутации. Расскажите-ка лучше, чем вы, Таня, занимаетесь в Эрмитаже.

– Английской живописью девятнадцатого века, – сообщила она со спокойным достоинством.

– Очень аристократично. К архитектуре, правда, отношения не имеет, особенно к современной.

Его сарказм ничуть Таню не смутил.