И она, мило помахав ручкой, быстро скрылась в своём подъезде. Николай медленно пошёл к своему дому, ещё не веря в то, что произошло. Неужели Наташа, та Наташа, которая на своих сверстников и смотреть не хотела, которая его просто не воспринимала, вдруг не только постояла и поговорила с ним достаточно долго, но и согласилась и на вечер прийти, и прогуляться.

В ту пору просто прогуляться – уже кое-что значило. Особых-то развлечений не было. Да и просторных квартир у кого-то из друзей, где бы собраться компанией, тоже не было.

Прежде Николай с друзьями частенько заходил в гости к Алке из соседнего двора. Квартира у неё была маленькая, однокомнатная. Жили они там вдвоём с мамой, но мама часто дежурила, кажется, медсестрой была, ну вот и собирались.

Он шёл к дому и думал, как же быть, ведь танцевать-то он, по существу, ещё и не умел.

Минувшей весной Николай опростоволосился на танцевальном вечере, на который и пошёл-то непонятно зачем. Танцы тогда устраивали на втором этаже Речного вокзала – не в ресторане или какой-то забегаловке, а просто в зале, типа красного уголка.

Друзья вытащили его туда. Стоял в сторонке, не ведая, зачем он здесь. И вдруг подошла высокая, статная девушка, явно старше по возрасту, и пригласила на дамский танец, а был этот танец каким-то несуразным, во всяком случае, не таким, во время которого можно было под музыку просто без всяких правил потоптаться на месте. А тут, кажется, чарльстон…

Не отвертелся. Она взяла его за руки, и они кое-как попрыгали… Тогда даже песенка была: «Бабушка, отложи ты вязанье, заведи старый свой граммофон. И моё ты исполни желанье: научи танцевать чарльстон…»

В США придумали этот танец ещё до войны, впрочем, там постоянно придумывали новшества, неклассического характера, наверное, заботясь о том, чтобы можно было исполнять их без обучения, без подготовки – своеобразная борьба с наукой, сначала не слишком важной для страны, а потом и с наукой серьёзной.

В то время ребята из компании Николая уже танцевали, но танцевали у кого-то дома, выключив свет и запустив медленную музыку. Ну а настоящие танцы – это совсем другое. Вот как училище. Вечера проводили в актовом зале главного корпуса на четвёртом этаже.

Так ни до чего и не додумался. Решил попросить кого-то из друзей показать хоть некоторые приёмы быстрых танцев. Потоптаться-то под медленную музыку, наверное, и так бы смог.

С такими мыслями он поднялся на четвёртый этаж и позвонил в дверь. А дальше сцена! Почти что «прибыл на каникулы». Только прибыл он в увольнение, и не в шинели, а в мундире с галунами и фуражке.

– Ну-ну, – сказал отчим. – Вижу, время зря не теряешь. Наблюдали мы с мамой твои успехи. Наблюдали. А соседка Таня, стало быть, забыта?

То, что он минувшей весной встречался с Танечкой с третьего этажа, конечно, не ускользнуло от внимания родителей.

– Да это я так, просто, поговорил. А Татьяны сегодня во дворе не было.

– Всё-всё, – прервала мама. – Пора за стол.

Прибежала сестрёнка, восхищённая тем, что брат стал суворовцем и ходит в такой красивой форме. Уже всем друзьям во дворе рассказала. Она была на пять лет моложе, и потому друзьям её Николай казался, наверное, ужасно взрослым.

Сели за стол. Времени оставалось действительно совсем мало. Увольнительная до 22.20, идти до училища быстрым шагом 20–25 минут, ну и доклад дежурному, как предупредили на инструктаже в роте, какое-то время занимает.

За столом говорили об училище, о порядках там, об учёбе. Когда стрелки часов приблизились ко времени, которое установил для себя, и он встал из-за стола, мама принесла свёрток с кухни: