Твердая, изнемогающая плоть его была извлечена наружу и уперлась в оголённое бедро Моники.

Иван сдвинул пониже мешавшие ему свои брюки и трусы, а немка, пошевелив не хилое его достоинство, легонько потянула на себя. Иван понял, поднялся, Моника передвинулась под Ивана и, раздвинув бедра и приподняв колени, вставила его торчащее естество в себя, а затем и прижала руками ягодицы.

И вот тут Иван и узнал, что женщина внутри скользкая и горячая. А вместе с грудью, прохладным и мокрым от пота животом, широкими белыми бедрами и раздвинутыми ногами она еще и безумно притягательна, приятна и до умопомрачения желанна – вся и везде. И это единственное живое существо на свете, соединившись с которым, испытываешь невероятные ощущения, какие только и возможно испытать в этой загадочной неопределённости, под названием жизнь.

Однако подобное Иван для себя определил позже. А сейчас, испытав от всего этого потрясающие чувства, он почти сразу же излил из себя всё, что было, и тотчас захотел это повторить и, не останавливаясь, продолжил. А затем проделывал это еще и еще, и так до полного изнеможения и забвения…

Время остановилось, они как ошалевшие занимались любовью без перерыва и передыха, хотя оба взмокли и уже скользили друг на друге. Мешало и сено: оно кололось, цеплялось, прилипало к телу, но всё равно не могло остановить их. Он целовал её везде, где только мог достать, обнимал, тискал и, казалось, что нет такой силы, что может прекратить это. Только однажды, после очередного извержения и наслаждения этим, Иван на секунду замер и тихо, лишь касаясь губами уха Моники, спросил:

– А это ничего, что я туда сливаю?

– Ничего, это не опасно, у меня там штучка такая, – сказала немка и, поводив пальцем по его спине, изобразила подобие спиральки.

Иван понял, и снова с натиском и чувством продолжил очередной подъём на вершину блаженства.

Но вот сильнейший удар и оглушительный треск на какое-то мгновение изменили всё вокруг. Внутри копны вдруг засветилось голубоватым, призрачным светом, а былинки вокруг, посветлев, задрожали и ток, как озноб, прошел по их соединённым телам, и неведомая сила вместе с копной приподняла их над землёй.

Эта невесомость длилась доли секунды, но Иван всем своим существом ощутил её. Почувствовала подобное и Моника, она взвизгнула и, захлебнувшись от страха и восторга, задрожала всем телом, испытав невероятное наслаждение и блаженство, о чём раньше даже и не представляла, что такое возможно.

Страх, восторг и ощущение в себе твёрдого и горячего тела, излившего в неё очередную, струю семени жизни, подняли её на самый верх наслаждения. А затем, после мига невесомости и восторга, сильнейший грохот над головой, потрясший копну, опустил парочку на землю и вернул в реальность.

Они замерли, слипшиеся их тела распались, а сознание, просветлев, пыталось понять, что же это было? Ясно, что подобное связано с грозой, только почему копна подпрыгнула, а всё осветилось и так резко запахло озоном? …

Однако дождь продолжал шуметь. Сильно прогрохотало и ещё пару раз, но вроде как чуток сбоку. А ещё Иван почувствовал рядом какое-то тепло, протянул руку и дотронулся до жердины, вокруг которой был сложен стог, и отдернул ладонь – дерево была горячее, точно это и не древесина, а разогретое железо.

Иван сел, соображая, но, так и не определившись с ответом, стал натягивать свои военные брючата и трусы, искрутившиеся на ногах невероятным образом, а заодно и вынимая из них сено, норовившее попасть в штанины.

А Моника вытащила из-под себя трико, достала из них трусики, вытерлась ими и сунула трусики в карман сарафана, а трико надела.