Организационный потенциал и медиаторная позиция человеческого мира как пространства между мирами и, одновременно, над мирами и сквозь миры предполагает способность манипулятивного воздействия и корректировки этих отношений. Со стратегиями осмысления различий связана идея использования их жизненных сил, и их энергии для собственных нужд и производительных целей. Если миры суть особые жизненные пространства, особые процессы и свои особые «дела», то уподобление их «процессам» становится фактором расширения адаптивного потенциала сообщества. Рациональное же следование их «делам» сулит человеку приращение собственных возможностей и продуктивных способностей, а с ними – и собственной способности быть. В этом эргативном смысле и раскрывается существо человеческой установки «бытия миром» или «мирообразующего» (М. Хайдеггер).

Посреднический статус человеческого мира непосредственно соотносится с медиаторной функцией культуры, всесторонне исследованной антропологами разных школ и направлений под титулом «мимесис».30 Та же функция относится к хозяйственной деятельности, являющейся составной частью архетипического комплекса обрядово-ритуальных и магической практик. В совокупности характеризующих культуру видов деятельности человек оказывается наделен самым разнообразным набором признаков, угадываемых через внешние аналогии и придающих хозяйствующему человеку, осуществляющему властные полномочия, иногда черты заботливого отеческого поведения, а в некоторых случаях откровенно демонические и деспотические черты, иногда – откровенно монструозные.

В базовом различии животного и человеческого, отмечаемом уже на уровне стратегий «кормового поведения», животное и человеческое начинает отчетливо различаться уже внутри самого человека. С выявлением принципов обращаемости природных миров под властью человека при поддержке демонического Хозяина, или как проявляемое качество человека-Хозяина, собственно возникает проблематизация человеческого мира как хозяйства. Ритмы кормлений надстраиваются над биологическими ритмами дыхания и, таким образом, заявляющая о себе тема порядка, превращается в проблему жизнеустройства, требующую непрерывного разрешения и стабилизации. Организация правил добычи пищи и ее переработки, была одним из первых и основных стимулов социальной организации и символизации.

Раскрытие в динамике жизненного процесса роли организации, планирования и развития преображает образ мира. Из пространства видимого, которым оперирует тотемистический миф, человек переключается к инстанции невидимого, чаемого, предполагаемого. Подобная установка в оценке оснований собственного мира приводит и к соответствующим ожиданиям от других миров, моделируемых как миры-«хозяйства», миры-«царства», миры «сил» и «властей» и т.п. Именно в таковом качестве мы застаем их в традиционном фольклоре. Пространство мира взрезается на дискретные зоны и участки, которые семантически выделяются человеком и дифференцируются, структурируются, в логическом плане выстраиваются в серии пропозициональных множеств, распределяются по принципу большей витальной или сакральной насыщенности, а с утилитарных позиций – доступности и близости человеку.

Сами эти пространства обладают качествами вполне самостоятельных миров-хозяйств (царств), отношения между которыми развиваются на основе взаимности: кормления и дарообмена, с одной стороны, производительности и техничности, с другой. Общественная жизнь начинается с упорядочения и организационного урегулирования этих процессов. В этой перспективе хозяйственная функция становится продолжением и составной частью функции культуры. Моделирование отношений между мирами превращается в самостоятельную функцию культуры. И над отношениями брачного взаимодействия, помимо задачи воспроизводства пищевого рациона и соблюдения пищевого режима, все отчетливее начинают выстраиваться отношения рационального порядка. Именно они полагаются в основание традиционной экологии, проникнутой идеей взаимной заботы и ответственности.