Суртандус стоял на утёсе, который возвышался над бездонной пропастью, известной как Ущелье Бессемейных. Это место было сердцем Валдмора, куда стекались крики тех, кто потерял свою семью. Ущелье никогда не умолкало: даже в самых тихих его моментах можно было услышать слабый шёпот – голоса, зовущие кого-то, кто никогда не придёт.

Фигура демона выделялась на фоне мрака. Его силуэт был тёмным, изломанным, как обгоревшее дерево, вырванное с корнем из земли и забытое на века. Рога, изгибающиеся к небу, напоминали корни давно погибшего дерева, что когда-то пыталось зацепиться за жизнь, но потерпело поражение. Они возвышались, словно символ того, что даже природа Валдмора искривлена.

Его глаза светились ледяным синим светом, пронизывающим тьму, как лучи далёкой звезды, но эти глаза не грели. Они врывались в самую глубину души любого, кто осмелился бы встретиться с ним взглядом, вытаскивая наружу страхи, скрытые в её самых тёмных уголках.

Его одежда была одновременно простой и устрашающей. Длинный плащ из ткани, чёрной, словно обугленная зола, развевался за ним, хотя ветра здесь не существовало. На плаще были видны шрамы и прорехи, но эти разрывы казались не просто следами времени, а отпечатками историй предательства, которые он принёс сюда. Каждый раз, когда плащ слегка касался земли, от него исходил запах старой гари и ледяной свежести, будто сам ад дышал этим одеянием.

Демон всматривался в бездну перед собой, где мерцали тысячи слабых огоньков, каждый из которых принадлежал предателю, замершему в вечной агонии. Для них не было спасения, но в их свете Суртандус видел свою миссию. Здесь не было места для жалости или прощения. Валдмор существовал, чтобы напоминать каждому, что предательство – это не просто поступок, а состояние души, которое не оставляет следа для искупления.

Слабый ветерок поднялся над ущельем, но это был не настоящий ветер, а слабый вздох самой земли, которая словно оплакивала тех, кого приютила в своих холодных объятиях. Суртандус провёл рукой по своему посоху, который светился тем же ледяным синим светом, что и его глаза.

– Каждый из вас получил то, что заслужил, – тихо произнёс он, и его голос разнёсся эхом, сливаясь с шёпотами душ, будто становясь их частью.

Валдмор слушал.

Он опустил взгляд вниз, туда, где в бесконечной пустоте медленно блуждали души, словно потерянные тени. Они не кричали, не рыдали, не вырывались из своей судьбы. Их наказание было куда тоньше, изощрённее и мучительнее. Это была абсолютная тишина, в которой каждое мгновение приносило осознание их вины. Оно резало, как тысячи ледяных осколков, медленно проникало в сознание, разъедая разум, пока не оставалось ничего, кроме оголённой боли.

Каждая душа сковывалась цепями, но эти цепи были не из металла. Они казались плотью самой души, сотканной из её собственных предательств. Звенья мерцали тусклым светом, словно в них отражались мгновения обмана, измен и боли, нанесённой близким. Если они пытались вырваться, цепи напрягались, сжимались, словно наслаждаясь страданиями своих пленников. Эти оковы не рвали плоть, но тянули за собой тягучую муку, оставляя души в состоянии вечного бессилия.

Запах этого места был тонким, почти неуловимым, но он проникал глубоко в лёгкие. Это был запах старой пыли, смешанной с чем-то солоноватым, как слёзы, которые больше не могут пролиться. А ещё слабый, еле ощутимый аромат гари, будто давным-давно здесь вспыхнул огонь, оставив лишь холодный пепел, разлетающийся по ледяному ветру.

Валдмор был не просто местом. Он был живой сущностью, но не в привычном смысле этого слова. Это было чудище, питающееся отчаянием своих пленников. Его земля – твёрдая и холодная, как оледеневший камень, – дрожала и трескалась, выпуская наружу незримую силу, похожую на глухой стон. Трещины на земле медленно расходились, обнажая бездну, из которой вырывались бесплотные руки. Эти руки, тонкие и прозрачные, словно туман, тянулись к небу, искажённые отчаянием, но никогда не могли достичь его. Они лишь рассеивались, снова становясь частью Валдмора, – вечный цикл страдания.