– Этот, что ли, подсобник? – вопросила она, не обращаясь ни к кому из нас в отдельности.

– Да, я Флинн… Я…

– А ну-ка давай за мной, – перебила она, хватая меня за локоть.

И вот этот шестидесятипятилетний Роберт де Ниро в женском обличье уже тащит меня в тесную пекарню. Мы оказались в окружении холодильников, духовок, огромных противней футов трех в длину и двух в ширину. Помещение обрамляли прилавки, заваленные выпечкой.

– В холодильниках мы держим заготовки, – сказала тетка с сильным русским акцентом. Я посмотрел на ее бейджик. На нем было написано «Бианка». – А вот тут – готовая продукция.

Она вытащила коробку, и я сразу понял, что она имела в виду, – никакие пончики, крендели или бублики тут на самом деле не делались. Их поставляла какая-то сторонняя компания, и их хранили замороженными в белых картонных коробках. Так что все, что от вас требовалось, – это закинуть их в промышленную духовку, дать им пропечься и переложить в красивую упаковку, чтобы придать им такой вид, будто они сделаны тут с нуля.

В пекарне я провел несколько следующих дней, и за это время многое узнал. Довольно скоро мой блокнот был почти полностью исписан. К примеру, вы знали, что когда что-нибудь новое выносят в торговый зал – например, пироги или какую-то другую выпечку, – то самый свежак кладут под самый низ, чтобы сначала разобрали старые продукты? Так что когда в следующий раз пойдете в магазин, поройтесь лучше в самом низу или у стенки.

Помимо джеймс-бондовского злодея, который пытался убить во мне остатки оптимизма, здесь всегда была Миа. Наши рабочие места располагались как раз по соседству. Я раскладывал готовые бублики и буханки хлеба на прилавке типа буфетной стойки, только без прозрачной перегородки. Справа от меня был проход, через который мы могли выйти в зал, а с другой стороны от этого прохода было рабочее место Миа – она загружала духовки. Мы достаточно времени проводили вблизи друг от друга и установили полное взаимопонимание. Могли поболтать, поприкалываться, похихикать. Она показывала мне, как печь и замораживать торты. Это было прямо как из какого-нибудь эпизода «Холостяка», где соперницы что-то пекут вместе, игриво обсыпая друг друга мукой. У меня реально возникло чувство, что она на меня запала.

Миа рассказывала мне о своих жизненных амбициях, об учебе в колледже, где она изучала юриспруденцию. О том, как росла в очень бедной семье, как отец бросил их и слегка повернулся умом. Она приняла участие в конкурсе на полную стипендию, написала трогательное письмо одному типу, который баллотировался на пост губернатора. В итоге тот решил пожертвовать свои личные деньги на доброе дело, хотя еще вопрос, кто кому доброе дело сделал – он этой смуглой девчонке из бедной семьи, или она ему. Это был ловкий ход – сыграть роль благодетеля для молоденькой женщины из низшего класса, да еще и латиноамериканки, чтобы заполучить голоса. Такая уж штука политика.

Миа особо не волновала основная причина, по которой она получила стипендию – главное, что поступила, учится и закладывает фундамент своей будущей карьеры. Она хотела работать юристом в сфере развлечений. Особой склонности к музыке у нее не было, на сцене она могла вообразить себя, разве что распевая под душем. Интересовало ее другое – она мечтала прикрывать спину талантам, представлять их интересы, следить, чтобы их не эксплуатировали и чтобы они получали столько денег, сколько заслуживают.

Часы, которые мы проводили вместе, – это нечто изумительное. И, общаясь возле прилавка, всё больше узнавали друг друга. Ее семейная ситуация немного напоминала мою. Меня привлекали в ней ум, амбиции и упорство. И по какой-то причине она вроде как хотела узнать как можно больше обо