Заметив, что суперинтендант тщательно избегает называть чьи бы то ни было имена, Лавиния мысленно фыркнула и оставила скользкую тему.

- Ну, Тёмный с ними, с капризными дивами! Ну, а вот этот норсхольмец, Олафсен, как очутился на таком посту? Что, его предшественник тоже не сумел пережить требования какой-то из звезд?

- Ох, это совсем печальная история… - Кавальери вздохнул, потом просветлел лицом и поинтересовался вкрадчиво: - Синьора коммандер, а как вы относитесь к граппе?

- Прекрасно отношусь! - решительно ответила она.

После стаканчика домашней виноградной водки синьор суперинтендант расслабился и продолжил рассказ:

- Так вот, в девяносто шестом году театр сгорел.

- Опять? – вырвалось у Лавинии.

- Скорее снова… Представляете, дотла сгорел, остались только фасад и часть парадного фойе. Городская стража сразу установила, что это был умышленный поджог, да и поджигателей поймали практически в тот же день. Пожар начался ночью, театр уже опустел, и негодяи считали, что никого нет.

- А тогдашний суперинтендант находился там…

- Да, синьора коммандер. Массимо Корво погиб, пытаясь справиться с огнём. Он был магом воды. Слабым… - они помолчали, как бы отдавая дань памяти храброго администратора. – Синьор Олафсен в то время служил в нашем оркестре, в секции духовых инструментов. Так получилось, что он как бы заменил Массимо в первые минуты после пожара, вот ему и предложили эту работу.

- Понятно. Надо же, какая… огненная история у этого театра.

- Да, синьора суперинтендант. Не зря он носит название «Ла Фениче», как птица феникс, трижды восставал из пепла.

Одним глотком госпожа Редфилд допила граппу и встала.

- Последнее на сегодня, синьор Кавальери, - сказала она. – Думаю, в ближайшие дни я найду способ снять проклятие без риска для здания и служащих. По моим расчетам, его действие проявляется раз в девять-десять дней, значит, завтра-послезавтра можно особо не опасаться. С другой стороны, это не почтовый поезд, может выскочить вне расписания, поэтому постарайтесь, чтобы никто из артистов или рабочих не поднимался на высоту, не стоял под какими-то конструкциями…

Она договаривала, понимая, что требует нереального. И в самом деле, суперинтендант только улыбнулся грустно и ответил:

- Это значит закрыть театр. Я предупредил труппу и персонал о нашем… о наших неприятностях, сказал, кто боится – может оставаться дома. Сегодня пришли все.

Марджори оказалась на месте. С чрезвычайно злобным видом она разговаривала по коммуникатору, активно вставляя в разговор на всеобщем языке незнакомые Лавинии, но чрезвычайно экспрессивные выражения из языка гэльского. Закончив беседу, секретарша перевела на госпожу Редфилд всё ещё горящий взор и фыркнула:

- Неужели твой пространственный карман наконец заполнился?

Лавиния положила свой груз на стоящий в гостиной столик на тоненьких хлипких ножках и ответила:

- Мы не идём сегодня в оперу.

- Ну вот… - расстроилась Марджори.

- Мы идём туда завтра. А сегодня мы будем читать дневники суперинтендантов за двести с лишним лет. Вернее, я буду читать, а ты – фиксировать важные пункты.

- Хорошо. Ты обедала?

- Тьма его знает, не помню. Кажется, нет. А, у меня же был полдник, который вполне сойдёт за обед!

- Ладно.

- Что-то удалось выяснить?

Секретарша развернула блокнот.

- По первому пункту: я нашла трёх старых оперных актрис, одну здесь неподалеку, в Падуе, и двух – в Лютеции. Все три согласны поговорить в любое время завтра. Думаю, пара сотен дукатов будет вполне достаточным вознаграждением, - добавила она, подняв взгляд. – Они бы и так согласились, но, судя по всему, дамы из Лютеции живут очень небогато.