– Ты уверена? – слабым голосом проговорила Алёна.

– О-о-отлично! – отозвался парень, но без особого энтузиазма. Видно было, что он просто выполняет свою работу.

Через несколько минут счёт пошёл на тысячи рублей.

Когда половина моего неприкосновенного запаса оказалась в кармане чужого человека, я уже понимала, что происходит катастрофа. Ситуацию нужно было срочно исправить, отменить, переломить.

Вторую половину я отдала, доказывая себе и окружающим, что я не полная дура. Что правила соблюдаются. Что у тётки наконец должны закончиться деньги, а мы уйдём с Апрашки со стопками, телевизором и всеми своими деньгами.

– Вы готовы сделать следующую ставку? – спросил парень в очередной раз.

– У меня… – тянула я, – у меня… наличные закончились. Но есть деньги на карте.

Парень оживился:

– На карте? А сколько у вас на карте?

– Две тысячи, – призналась я.

Лицо парня приняло безразличное выражение.

– В принципе, если вы сбегаете до банкомата, мы можем и подождать. Если хотите, подружку с нами оставьте. Даём вам десять минут. Время пошло!

– А где тут банкомат?

– Как из арки выйдете, через дорогу отделение Сбербанка.

И я побежала. С каждым шагом я увязала всё глубже в какую-то беду, но остановиться и подумать времени не было. Надо доказать, надо отменить…

У банкоматов выстроилась очередь. Но я онемела, не могла попросить пропустить. Ждала.

Сняла, припустила обратно… Светофор, проклятый светофор, никак не перейти…

Когда я вернулась к павильону, на месте стояла одна Алёна. Ни парня, ни тётки не было. Продавцы понемногу сворачивали свои лотки. Толпа куда-то схлынула.

– Таня! – воскликнула Алёна. – Они ушли! – И посмотрела на меня с таким отчаянием, как будто я лежала с переломанными ногами под колёсами автомобиля.

– Ушли… – тупо повторила я.

– Прости меня! – жалобно прошептала Алёна.

– Ну что ты… Это я…

– Таня, Таня, что же ты теперь будешь делать…

Я не представляла, что буду делать.

Мы направились к метро.

В пути молчали. Алёна стала свидетелем моего позора и моей глупости, и говорить с ней не хотелось: глядя ей в лицо, я не могла ни на минуту позабыть о случившемся. Вот уж вступила с Питером в товарно-денежные отношения, вступила так вступила…

Что делать? Ужас был не в том, что я не проживу на две тысячи оставшиеся дни и не смогу купить обратный билет. А в том, что придётся как-то объяснить маме, куда я дела деньги. Сказать правду? Мама убедится, что дочь идиотка. Соврать, что потеряла? Растяпа. Спустила на тряпки и развлечения? Но откуда взять хоть какие-то тряпки? Из питерских сувениров у меня в руках были только восемь стопок, и на двадцать тысяч они явно не тянули.

Как выкрутиться?

На периферии сознания замаячила мысль о папе. Что если попросить деньги у папы? Он пришлёт, и… маме просто можно будет ничего не говорить. Можно будет вернуть ей папины деньги вместо тех, что были у меня с собой… Но сможет ли папа прислать столько же? И смогу ли я набраться дерзости и вообще об этом попросить?

До общаги мы добрались, когда уже темнело.

Дядя Володя сразу заметил наши похоронные лица и учинил допрос.

Ох, девочки, девочки… – качал он головой. – Ладно, что сделано, того не воротишь. А может быть, и воротишь… – хитро улыбнулся он. – Чувствую, пора звонить Батору!

– Дядя Батор! Дядя Батор! – расцвела Алёна.

И через час мы уже садились в машину к дяде Батору и мчались по вечерним улицам Петербурга.

Дядя Батор оказался земляком и другом дяди Володи. К тому же он имел какие-то связи в бурятской мафии и мог за один вечер вернуть мои двадцать тысяч. Я воспрянула духом.

Мы высадились на канале Грибоедова и спустились в полуподвальную бильярдную.