Наконец проснулось солнышко. В воскресенье вечером, когда Славки, превозмогая свое нехотение и сонливое настроение, съездили на экскурсию и возвращались в колледж, у самых ворот, над их головами, небо словно прорвало и их, теплолюбивых, щедро обласкал солнечный луч и, как путеводная нить, полился, потянулся в заветный парк универа. Они, не сговариваясь, хотя и была возможность попасть домой коротким путем, побежали к арочному проходу, пытаясь разгадать тайну, подброшенную им туманной пятницей. Золото с небес окрасило поляну, осушило верхушки деревьев, украсило блеском все стекла зданий. Славки так быстро бежали, что ничего этого, да пожалуй, и никого живого не замечали вокруг. Остановившись у первой ступени, потупив взоры, они взялись за руки и взошли в проход.

– А прикольно вы смотритесь! – раздался голос Германа. – Газели! – добавил он и приправил свои слова громким, развеселым смехом.

– Шут! – парировала Влада и, прикрыв глаза рукой, так как солнце слепило ее, повернула голову на его голос. – Ты… – договаривать она не стала, так как проход был совершенно пустой. Ни одной души не пряталось в потайных уголках колон, ни красовалось в центре. Лишь растянутая, тонкая тень промелькнула в конце прохода и затерялась между деревьев. Владка было подумала, что это голосовая галлюцинация, что само это место стало наваждением и сыграло с ней злую шутку, как Мира, щурясь от солнечного света, спросила:

– Мне показалось, или это был Герман?

– Не показалось. Это был именно он, шут гороховый.

– Прямо так и клоун? А что он усмотрел прикольного?

– Вот догони и спроси, мне сие не ведомо.

– Влад, ты чего злишься?! Я что-то пропустила? У вас с ним возникли трения?

– Еще чего! Мы с ним никто, мы с ним никак.

– Ладно, не ерепенься. Не хочешь говорить, не надо. И все же тут красиво. – Влада застыла с открытым ртом, собравшись ответить сестре, но та, удаляясь от нее медленными шагами, была полностью поглощена скульптурами, говоря ей: – И ничего тут нет сверхъестественного.

– Совершенно. – вздохнула Влада.

– Видно мы с тобой большие фантазерки. – переходя от одного изваяния к другому, Мира внимательно изучала их. – Простой серый камень. Хотя и мастерски высечен. Влад, я правильно выражаюсь?

– Спроси у Аги и ее родителей, а я далека от искусства.

Ответ заинтересовал Миру и она повернулась к сестре:

– Ты что, на меня дуешься? Влада!

– Да ничего я не обижаюсь. Сказала правду. Сама ко мне придираешься.

– О-хо-хо! Видно ты утомилась больше меня. Идем, сестренка, домой. Выпьем горячего шоколаду, распахнем окошко, впустим такое редкое тепло в комнату и помолчим. Побудем в себе, послушаем умных собеседников, инфинитива совершенного вида, а проще – совесть.

– Можно подумать, мы перед кем-то провинились.

– Мы, Влада, сама добродетель! А совершенство беседует только с равными себе!

Тут Влада не сдержалась, совершенно серьезное, милое и любимое личико сестры, с горящими, лукавыми глазами, взлетевшими чайками бровками, да и весь стан Миры, смотрелись так мило, так хрупко во всей этой каменной твердости, а вместе с тем, была во всем облике сестренки какая-то забавинка, словно некий чертенок, выскочивший из табакерки, противоречил правилам собравшегося злорадства, побеждая бой, даже не начав его.

– Идем, эталон идеальности, домой. Нечего нам с тобой делать в этом сером месте, пусть и прекрасном, по-своему, но проигрывающем тебе, совершенству мира.

Больше они к этому вопросу не возвращались, как и не вспоминали о Германе, который снова не попадался им на глаза, ни на занятиях, ни на вечерних прогулках. Вокруг кипела жизнь, затрагивая их поверхностно. Дружбы с молодежью не прибавилась и не уменьшилась. «Зануды-ботаники», как не комично это выглядело, вооружившись очками, пытались в научных исследованиях открыть неизведанное. Библиотеки оживали новыми знакомствами, как правило, возникающими на одной, необходимой в одночасье книге. Музеи умиляли и восхищали экспонатами. Да и издательство набирало обороты, пытаясь обнаружить и первым передать новость, порою, не разбирая, пересуды это или истина. Сообщества проверяли новичков, отсеивали лишних. В общем, лилась обыкновенная студенческая жизнь.