– Много ли работы было утром?

– Как всегда. Мать отправилась пасти овец, а меня оставила обрабатывать грядки. Скучнейшее занятие! – проворчал Джорди.

– Она была не сильно удручена, не найдя меня утром на месте?

– Нет, хотя ей и не нравится, что ты постоянно пропадаешь на своей рыбалке и редко помогаешь нам. Я хочу, чтобы ты, братец, в следующий раз копался в земле, а меня отпустили погулять. Не только тебе хочется приключений!

Уинфред улыбнулся и взъерошил мальчишке волосы.

– Обещаю, что в следующий раз я останусь помогать матери, а ты отправишься с соседскими ребятами на озеро. Или снова будешь подглядывать за той хорошенькой девушкой,

живущей в доме за холмами.

Джорди смутился и покраснел, Уинфред подмигнул ему. Отдохнув и съев пару яблок, братья двинулись домой. Первые капли дождя начали орошать землю, и вскоре по краю

дороги побежали маленькие ручьи. Босые ноги Джорди оставляли на ней глубокие мокрые следы. Проходя мимо дворов, путники встретили несколько нерасторопных фермеров,

не успевших загнать скот в хлева и загоны. Теперь они недовольно замахивались на животных хворостинами, ругаясь и жуя промокшие сухари из полевых холщовых сумок. Уинфред Скотт

угостил яблоком знакомого фермерского сына, помогавшего отцу гнать овец, и получил взамен горсть сухарей и недовольный взгляд Джорди. Злой промокший мальчишка,

придерживавший край рубахи, чтобы не высыпались яблоки, выглядел весьма комично, намекая, чтобы брат поторопился. Потянув брата за рукав и собравшись идти дальше, он вдруг

так громко чихнул, что часть яблок высыпалась на дорогу! Уинфред собрался было их поднимать, но угодил ногой в глубокую рытвину с водой и поскользнулся, рассыпав все свои яблоки. Джорди засмеялся и помог брату подняться. Садок с рыбой бросили в траву и принялись собирать рассыпанное богатство. Задумчиво глядя на яблоко, плававшее на поверхности рытвины, юноша вдруг заметил, что его рубаха превратилась в сплошные пятна грязи. Джорди взялся нести садок.

Так они, мокрые и грязные, смеясь, спотыкаясь и неистово чихая, добрались до дома. Сквозь маленькую щель в захлопнутых ставнях был виден свет. Уинфред постучался. Внутри послышались шаги и скрип отворяемого засова. Возникшая на пороге Нэн удивленно хмыкнула, увидев двух вымазанных в грязи и промокших до нитки молодых

людей, нагруженных яблоками и рыбой. Джорди шагнул внутрь и высыпал свой груз в корзину. Уинфред собрался было пройти в дом, однако Нэн остановила его.

– Для начала вам следует вымыться. У нас сегодня гости.

– Какие гости?

– Дикенсоны.

Братья переглянулись и поплелись обратно во двор. Добравшись до деревянной лохани, стянули с себя грязную одежду и долго обливались холодной дождевой водой. Тучи к

этому времени мало-помалу рассеялись, и в просветах между ними показалось бордовое заходящее солнце.

Уинфред и Джорди, красные и дрожащие от прохладного ветерка, подошли к крыльцу, где их ждала Нэн со свежими выстиранными рубахами и штанами. Братья оделись, и

Уинфред отворил дверь в гостиную. Посередине комнаты стоял стол с мисками дымящейся похлебки, сушеными яблоками и свежим молоком в глиняных кружках. За столом сидели

почтенный Квинтин Дикенсон, его жена Бетси и мать. Старый фермер курил трубку и что-то неторопливо рассказывал, жена внимала ему, вздыхая и понуро смотря в нетронутую

глиняную кружку со свежим молоком. Мать доедала свою порцию похлебки и внимательно слушала, кивая головой. Братья подошли к столу, поклонились и сели на свои места. Мать

подозвала Нэн, что-то шепнула ей на ухо, и та скрылась за дверью.

– Из всего случившегося в последние несколько дней это удручает меня сильнее всего. Я не могу просто так смириться с этой потерей, но и не представляю, что еще мы можем сделать. Ожидание – самое худшее в этой ситуации, но боюсь, что нам ничего не остается, кроме как ждать дальнейших известий, – продолжал свой рассказ Квинтин.