– Я постараюсь, – наконец сказал он. – Если буду жив.

– Благодарю тебя, – прошептал старик слабым голосом. – Запомни, шкатулка под яблоней! Только внучке, ни в коем случае не её полоумной матери или подлому отцу.

– Шкатулка под яблоней, – проговорил Старик, пробуя слова на вкус. – Что ты чувствуешь?

– Слабость.

– Тебе надо поспать.

– Я умираю.

– Не стоит торопить смерть.

– Как? Как ты можешь её видеть?

На этот вопрос у Старика не было ответа. Никаким даром он сроду не обладал. Разве что мог наживать себе врагов, не прилагая усилий.

– Мне нужен номер телефона твоей внучки, – сказал он.

Но старик, которому он дал слово, не хотел упрощать ему жизнь. Он заснул своим последним сном, навсегда покинув и этот мир, и эту вселенную, и то, что находилось вне её пределов. На его застывшем лице чудесным образом разгладилась часть морщин.

Старик помолчал у изголовья кровати усопшего. Рыться в чужих вещах он считал недостойным. И не собирался расшибаться в лепёшку ради внучки сопалатника. В шкатулке наверняка лежало что-то материальное, деньги или драгоценности. Но, как и обещал, постарается донести послание до адресата.

Он был единственным, кто слонялся по коридору хосписа в третьем часу ночи. Заспанная сестра заметила его прежде, чем он подошёл к её посту в своей полосатой пижаме.

– Не корите себя, – деликатно заметил он в ответ на виноватое выражение лица женщины. – Радуйтесь, что способны быстро засыпать.

Она вымученно улыбнулась. Не нужда заставляла её гробить здоровье в очаге страданий. Мир изменится в лучшую сторону, если таких людей станет больше.

– Что-то случилось?

– Иначе зачем я здесь, – сказал он, отметив про себя, что находится не в том состоянии и возрасте, чтобы кокетничать по ночам с женщиной младше себя лет на пятьдесят. – В одиннадцатой палате только что скончался пациент.

– Боже ты мой, – прошептала она. – Вы уверены?

– Как и в том, что моя очередь не заставит себя ждать.

– Какой кошмар. – Она уже звонила санитарам для эвакуации тела в морг. – Бросьте так говорить.

– Брошу, когда помру, – отозвался он и пространно добавил: – Конечная остановка всё ближе.

Прихрамывая на левую ногу, Старик размеренно направлялся в столовую. Ночное бдение неотвратимо усиливало аппетит. Желание поесть не отступало даже перед лицом близкой смерти. Овсянка с бутербродом снизят накал страстей в перекрученных внутренностях. Была ещё одна причина – на пустой желудок нельзя принимать обезболивающие таблетки. А он собирался начать приём анестетиков. Врач дал добро, назначив анальгетики с труднопроизносимым названием. Старик надеялся, что они не прожгут дыру у него в животе. Рак прекрасно справлялся с этим в одиночку.

Утреннее оживление понемногу спадало. Гости хосписа разбились на кучки, просаживая время в обсуждении ничего не значащих мелочей. Кто-то просто сидел с отуплённым видом, то ли под действием наркотиков, то ли от осознания конца жизни. Таким было хуже всего. Тепловизор показал бы очаги красных пятен, но их сердца ничем не отличались от замшелых камней, давно угаснув.

Под утро санитар подготовил кровать умершего старика для нового постояльца. Возможно, сразу после завтрака в палате появится очередной больной.

Перед входом в небольшую столовую на стене крупными буквами выведен девиз благотворительного фонда помощи хосписам. «Каждый сам художник своей жизни. Какую краску выберешь ты?».

Ориентируясь на запах еды, Старик подумал, что его краски безнадёжно засохли.

Спустя полчаса он шёл к лифту, рассасывая во рту леденец, снимающий сухость. Из перевязочной распространялся запах гниющих язв, сдобренный амбре из фурацилина и перекиси водорода. Хоть в чём-то ему повезло. Его кожа не имела опрелостей, а опухоль не распадалась после химиотерапии, провоцирующей нарывы.