Пересекая двор по направлению к увитой девичьим виноградом задней калитке, выходящей прямо в березняк (дом был последним в улице), он вдруг с удивлением осознал, что впервые за время их совместной жизни прервал разговор с женой, ничего не объясняя. Просто повернулся и ушёл.

Эта мысль неприятно поразила его. Их семейная жизнь всегда была лёгкой, открытой, без недомолвок и взаимных манипуляций. Если и случались конфликты, – в какой семье их нет, – то крайне редко, быстротечно, по мелочам. По большому счёту за почти двадцать лет их союза они и не ругались ни разу по-настоящему.

Бесцельно бродя по березовому колку, где уже появились первые грибы и костяника, Николай незаметно для самого себя упорно разматывал цепочку событий последнего года, которые сегодня вдруг реализовались в такой неожиданный для него поступок. Что-то цепляло его сознание, выстраивая всё происходящее в их семейной жизни в чёткую линию, но что именно – он не мог уловить. Сложности в бизнесе Леры, ставшая ещё более молчаливой после превращения в девушку Наташа, смерть отца, неожиданный разворот его служебных отношений с Дашей, планы на второго ребёнка… Стоп! Смерть отца, похороны, поминки – Николай вдруг снова, как наяву, увидел эти скорбные события.

Сказать, что он любил отца – ничего не сказать. Они были друзьями, членами одной волейбольной команды в дачном посёлке и в многочисленных походах его детства, единомышленниками в пору студенчества Николая. В их типичной семье советских интеллигентов – мама работала ведущим специалистом на крупном оборонном заводе, отец вырос до заведования кафедрой в местном университете, – взаимная любовь выросла из атмосферы дружбы, общности интересов и увлечений, песен у костра. Именно поэтому они относительно безболезненно пережили начало 90-х, когда мамин завод намертво встал почти на три года, а отцовские учёные степени и звания оказались никому не нужны.

Была, правда, одна деликатная тема в их семье – дочь Катя, старшая сестра Николая. Через пару лет после краха Советского Союза она уехала искать счастья в Европу, да так и осела там. Вышла замуж, нашла хорошую работу, обзавелась недвижимостью. Правда, детей Лео и Кэт (так её теперь звали) не завели и, судя по всему, не собираются.

Хотя уезжала Катя без упрёков и раздражения в адрес исчезнувшей страны с несбывшимися идеалами, родители тяжело восприняли её отъезд. Но мамина мудрость постепенно сгладила душевную боль от разлада с дочерью во взглядах и убеждениях. В семье установилось негласное табу на обсуждение Катиной судьбы. Всё у неё хорошо – и слава Богу! Время воистину лечит…

Правда, на похороны отца Катя прилетела. Пообнимались, поплакали, но воспоминаниям не предавались. Лишь когда после поминок Катя молча положила на комод стопку зелёных купюр, мама укоризненно покачала головой. Но сестра дрогнувшим голосом ответила на её немой укор:

– Вы с папой так много сделали для меня… Эти деньги – лишь малая часть того, чем я хотела бы отблагодарить вас.

Траурные дни в их семье прошли тихо, спокойно. Только мама вздыхала по ночам (Николай первые дни после похорон пожил у неё), да Наташка стала чаще обниматься с отцом, молча вытирая слёзы.

А вот Лера выглядела подавленной, была сама не в себе. Все его попытки выяснить, что с ней происходит, к успеху не привели. Даже статусные в их городе психологи, к которым она пару раз по совету Николая обращалась за помощью, недоумённо разводили руками: с Вашей женой всё в порядке, ей нужно просто успокоиться, принять ситуацию такой, как она есть…

В итоге Лера лишь ещё больше замыкалась в себе, порождая у него чувство отчуждённости и беспомощности. Как осознавал теперь Николай, с этого и начались перемены в их семье, смысл которых ему пока был непонятен.