И Лиам ушел, продолжая усмехаться собственным мыслям.

Поесть мне действительно доставили. Все тот же мрачный и неразговорчивый Ринар принес сэндвичи и газировку. Почему-то на меня он старался не смотреть. Проглотив еду, я нашла в рюкзаке свой плеер и, воткнув в уши наушники, блаженно растянулась прямо поверх шелкового покрывала. Нужно было хоть немного отдохнуть, если и правда ночью спать не придется. Найдя в плейлисте нестареющий «Prodigy» и врубив так, чтобы крышка черепа отрывалась, я прикрыла глаза. У всех свои способы отдыхать. Вот меня, например, чудно усыпляла такая агрессивная музыка. Видимо, сытый желудок и плохой сон прошлой ночью сказались – я отключилась, едва коснувшись подушки.

За моей спиной стоял мужчина. Очень близко, но не касаясь меня. Я отчетливо улавливала жар, исходящий от него. Ощущала неистовую мощь желания, излучаемую его телом. И впервые в жизни мое собственное тело откликалось на это желание совершенно иным, не имеющим отношения к примитивному голоду образом. Меня затрясло, ноги стали ватные. Я слышала, как тяжелое рваное дыхание заставляло яростно подниматься мощную грудь мужчины, почти касаясь при этом моих лопаток. Почти, и все же нет… Я чувствовала, как это обжигающее дыхание овевало мой затылок, разливаясь нестерпимым жаром по коже, по которой уже и так градом лился пот. И этот самый жар катился густой, медленной, подавляющей волной внутри меня, словно молодой мед, заполняя тягучей сладостью все мое существо и концентрируясь тяжелой болью внизу живота.

Ощущение не было похоже ни на что из того, что мне приходилось чувствовать рядом с мужчиной раньше. Это был не сжигающий голод моей сущности, а самое настоящее, не разбавленное ничем желание. Такое, чего мне еще не случалось испытать. Разве не забавно? Я занималась сексом столько раз потому, что меня принуждал к этому нестерпимый голод и жажда выживания, но никогда потому, что я вожделела мужчину. Никогда я не ощущала возбуждения в его чистом виде. В том самом смысле, который в него вкладывают люди. От чего они испытывают высшее наслаждение, о котором столько говорят и пишут. То, что вспоминают в тишине, оставшись наедине со своими мыслями, то, что вызывает сладостное томление и потребность испытать это снова и снова, вынуждает стремиться к этому с радостным предвкушением.

Так вот у меня такого не было никогда. Вы ведь не станете томиться от предвкушения, просто от того, что собираешься поесть? Не будете дрожать от возбуждения, вспоминая тарелку супа? Нет, конечно, это слишком примитивное сравнение, но все же. В кормлении нет ничего возвышенного, романтичного и действительно захватывающего. Да, я знаю, что люди часто сравнивают сильное вожделение с приступом голода. Но это только потому, что они не знают настоящей разницы. Голод принуждает, делает тебя жадно поглощающим пищу скотом. Возбуждение – это совсем другое. И теперь я это точно знаю. Потому что в том, что я испытывала просто от того, как меня касалось дыхание этого мужчины за спиной, не было и отголоска моего голода. Это было желание чистейшей пробы. Теперь отчетливо видела, какое оно. А еще я точно знала, что это был сон. Потому что мужчина за моей спиной – это Ленар. И я никак не могла желать его наяву. Потому… потому, что не могла в принципе. Это было просто невозможно. Он инкуб, а я их ненавижу. Я это помнила даже во сне.

Но почему-то это не мешало моему глупому лону истекать влагой, а бедрам дрожать в предвкушении. Я ненавидела этого козла. Но моя кожа изнывала от ожидания его прикосновения. Я не хотела его желать, но, похоже, моему телу было на это совершенно плевать. До него не доходили команды свыше, застревая где-то на полпути.