Во время этого номера Клавка переоделась к исполнению первой арии из «Аиды». Петь она собиралась а капелла, так как Кузьмич и его «оркестр» просто не могли реализовать такой сложный номер, и Инесса Павловна убедила всех, что использование инструментов Кузьмича заставит Верди «перевернуться в гробу».

Когда Клавка выплыла на сцену, в зале слышались гам и посвистывание. Короткие волосы ее были заколоты невидимкой у лба, что придало лицу внезапную женственность; синие глаза сияли от волнения. Клавке казалось, что с ней случился сон. Она качалась как в тумане и тяжело дышала.

– Клава, давай! – слышались крики из зала. – «Мурку» давай!

Клавка вдруг грохнулась на колени, и зал ухнул и затих. Ларионов вздрогнул от неожиданности. Ему было ясно, что она сделала это не нарочно, а от переполнивших ее чувств. Так она стояла какое-то время, и Инесса Павловна заволновалась.

Но потом Клавка подняла голову и запела. Сначала она пела дрожащим голосом, отчего ария звучала особенно драматично. Потом обрела спокойствие и уверенность, и звук стал нарастать, как волны, набегающие с прибоем на берег, – все смелее, все глубже.

Ларионов был потрясен, какой красоты был голос у Клавы Сердючко и как вообще она была хороша – эта вчерашняя оголтелая воровка с самокруткой в зубах. Она проживала каждое слово, и хотя знала лишь общий смысл либретто, пересказанный ей Инессой Павловной, чувствовала настроение музыки. Она была обворожительна. Многие стали всхлипывать, и по окончании номера зал снова взорвался аплодисментами.

Ирина, наблюдавшая из-за кулис, заметила, как во время исполнения арии Клавкой Грязлов поднялся с места и вышел. Он что-то шепнул Ларионову, и тот кивнул. Вскоре после него Анисья тоже поднялась с места и покинула зал. Она сидела на одном из последних рядов, и Ларионов не мог видеть ее. Ирина не придала значения этому совпадению. Она не знала, что через несколько минут Грязлов и Анисья встретились.

Анисья тихо подошла к конюшне и услышала там возню. Из ворот лился тусклый свет от масляной лампы. Она заглянула в щель и увидела Грязлова в полумраке, ногами ворошащего солому в деннике Шельмы. Затем он прошел к стогу и шуршал недолго там, но видеть его она уже не могла.

– Я пришла, – сказала нерешительно Анисья, подойдя к воротам конюшни.

Грязлова было видно в полумраке. Глаза его блестели, как у волка, глядящего из чащи ночью. Он молчал.

– Вы обещали помочь, – вымолвила она.

– Ты все еще рассчитываешь вернуть расположение майора? – спросил он, сложив тонкие губы в неприятной улыбке.

– Вы говорили, что можно что-то сделать.

– Кое-что можно. – Он неприятно усмехнулся.

Грязлов вышел из темноты и прошелся вокруг Анисьи.

– Будешь постукивать мне по делам майора, а я найду способ устранить Александрову.

Анисья немного съежилась.

– Узнаю, что болтаешь… – Он взял ее за шею и чуть сжал руку; Анисья дернулась.

– Ну что? Договорились, Анисья Михайловна?

Анисья почувствовала, что с ней происходит что-то страшное.

– Вы хотите ее убить? – еле слышно произнесла она.

– Не твоего ума дело, как я решу вопрос. Что, жалко подстилку своего майора стало? – Грязлов оскалился.

Анисья опустила глаза, лихорадочно думая, как теперь спастись.

– А за мои услуги будешь мне доплачивать, – добавил Грязлов и провел тыльной стороной ладони по ее плечу.

– Что это значит? – спросила она, сжимая шаль у шеи.

– Ты все понимаешь – не пионерка, – сказал он с усмешкой. – У нас мало времени. Ложись.

– Вы сошли с ума! – Анисья попятилась и затряслась от отвращения.

– Ложись! – рявкнул Грязлов и толкнул ее на стог сена.

Анисья упала на спину, ударилась головой о что-то твердое под соломой и не могла пошевелиться. Рана ее еще болела, и она поняла, что не сможет оказать сопротивление.