– Ты писательница?! Вау… – Ася замерла и у нее чуть не выпала лопата из рук. – Я надеюсь, у тебя получится справиться с этим кризисом.

– Я тоже, Асют. А то я не чувствую себя живой, пока не творю. – Она снова улыбнулась и продолжила работу.

***

Женя медленно поднималась на ступеньки главного здания. Над всей Ахиллеей светило и пекло солнце, но над самым главным зданием нависало огромное облако. Оно сбивало Женю с пути разбить планы Инны о свою решимость, но она все равно шла вперед. Дверь натянуто скрипнула, и Женя выдохнула весь воздух из легких. Помещение встречало все теми же зелеными стенами, но в этот раз они выглядели мрачнее и злобнее, чем в первый. Они смотрели, хмурились чужому появлению и готовились проглотить Женю, когда она позволит себе сделать лишний шаг. Женя старалась шагать как можно тише, чтобы старая ведьма не заметила ее и не перекусила ей горло. Женя шла медленно между рядов, не отрывая взгляда от черной стены.

И кому только в голову взбрело покрасить ее в этот отвратительный цвет? Жене казалось, что стена гипнотизирует ее и засасывает к себе поближе. Будто бы остальные части помещения растворяются в слепой зоне, а стена напротив превращается в липкую вязкую лужу, которая так и хочет поглотить Женю вовнутрь. Хлюпая и чавкая, переварить ее и не оставить больше никаких болей после себя. Она заберет за собой ноющую спину и больные ноги. Жене больше не придется никого просить о помощи, больше не придется бить таблетки. Если не будет Жени, то не будет и всех проблем.

– Ты ко мне? – Инна сидела на одной из лавок за спиной.

Женя вздрогнула и обернулась на женщину, которая склонила голову, будто бы в молитве. Инна дожидалась, как же далеко зайдет Женя. Она не останавливала ее, а все это время смотрела, как завороженная Женя шла прямиком к сцене. Ее тянуло туда неведомой силой, которая оказалась намного сильнее самой Жени. Инне нравилось смотреть со стороны. Наблюдать, как Ахиллея тянет внутрь себя, зовет красками и чем-то неуловимым и иррациональным. И она получала удовольствие от того, что процесс уже пошел.

– Да. – Женя подошла к Инне. – Сегодня моя очередь пообщаться с вами. Как вы там это называете? Исповедь?

– Название никогда не отразит истинную суть. – Инна подняла голову, и Женя увидела женщину, лицо которой скрыто под тканью. – Садись и рассказывай. Что тебя тревожит? Где болит?

– Ничего у меня не болит. Особенно рано утром. – Женя смотрела на Инну исподлобья, провоцируя и ожидая нападки. – Я же не больная, чтобы у меня что-то болело. В лес не хожу, белые рубахи не надеваю. А главное, подозрительных людей не слушаю.

Из-за ткани было сложно разобрать выражение лица Инны. Женя могла лишь видеть, как черные глаза щурятся, всматриваются в Женю, будто бы хотят загипнотизировать. Она вмиг ощутила себя кроликом, что очутился перед удавом. Эти черные глаза словно были сделаны из того же материала, что и стена в главном здании. Они тянули за собой, звали и ломали все внутренние установки бежать прочь.

– Молодец, раз не слушаешь. А про то, что не болит, обманывать не надо. Матушка все чувствует. Каждым уголком Ахиллеи чувствует, каждым колоском, что на поле взойдет. Меня можешь обмануть, а ее не обманешь. – Инна нахмурилась, так и продолжая смотреть на Женю в упор. – Ты как собака. Не домашняя, а со двора. Не скулишь, зубы показываешь, когда к тебе руку тянут, чтобы приласкать. Ты не даешься, пальцы отгрызешь. Больная собака, а все равно лаешь. Знаешь, как говорится? Бешеной собаке хвост рубят по уши. Вот тебе понемногу и обрубают твой подгнивший хвост.