– Я знаю, ты вчера с этой крысой Егоркиной в кино тусил, а мне наврал!
Удары сумкой по бедовой мальчишеской голове.
– Ир, ну ты что? С какой нахрен Егоркиной? Нужна она мне… – вяло защищается парень, увертываясь.
Любовь Сергеевна отмирает и решительно хватает девчонку за руку.
– Соколова! Ты что? Обалдела совсем? А ну-ка все, затихла как паинька. Дай сумку сюда. Придешь ко мне на перемене орудие мести забирать! И поговорим. А сейчас – марш на урок, оба!
С этими словами Баранова отбирает у девушки орудие экзекуции и собирается направиться к себе в класс, но Соколова, канюча, преграждает ей дорогу.
– Ну, Любовь Сергевна, чо я-то? Сумку дайте! Там же учебники! У нас история сейчас, училка меня сгрызет!
Любовь Сергеевна, пыша праведным гневом, разражается резкой отповедью, словно взывая к самим небесам.
– Не «училка», а Алла Николаевна! Да вы что, совсем совесть потеряли? Вот и пусть она тебя сгрызет, так тебе и надо. Марш отсюда, дорогие дети. Что встали? Марш отсюда, я сказала!
Девушка начинает обиженно сопеть, но ее бойфренд ни капли не смущен. Обняв свою тигрицу ласково за плечи, он уводит ее из вестибюля и шутливо приговаривает, имитируя интонации Владимира Высоцкого.
– Вор должен сидеть в тюрьме! Я сказал!
Любовь Сергеевна оборачивается в поисках Аллы Николаевны, но той нигде не видно. Зато другая картина привлекает внимание математички. У входных дверей сидит охранник, вокруг него с криками и гиканьем носится школьная мелкота, но он никак не реагирует на окружающий шум и ор – он попросту спит. Любовь Сергеевна тихонько подходит к охраннику и трясет его за плечо.
– Иван Петрович?
Однако реакции никакой не следует. Любовь Петровна в праведном гневе, уперев руки в бока, возмущенно нависает над безгрешно спящим охранником.
– Иван Петрович! Драка!
Иван Петрович, не открывая глаз, отвечает командным шепотом.
– А ну-ка! Прекратить сейчас же! Сявки, цыц! А не то…
После этой тирады он снова погружается в праведный сон, сопя и причмокивая. Не веря своим глазам, Любовь Сергеевна некоторое время пепелит его взглядом, но, поняв, что земля под грешником не разверзнется, разворачивается и, словно фурия, вылетает из вестибюля.
Утро. 08:45
В учительской привычно пахнет мелом, бумажной пылью и шоколадом, до которого так охочи педагоги в короткие минуты перемен. Учителя, ловя последние минутки перед уроком, перебрасываются анекдотами и дежурными школьными шутками. Алла Николаевна, стараясь быть незаметной, вяло возится у окна, вытаскивая из бездонной сумки из сумки ежедневник, толстую пачку тетрадей, косметичку, носовой платок, авторучку… Чужой смех ударяет Аллу Николаевну в спину – и знает, что не о ней, но вздрагивает – нервы совсем ни к черту….
Лишь громогласное явление физрука заставляет историчку обернуться.
– Мне одному показалось или Иван Петрович у нас под мухой?
Физрук выразительно щелкает пальцами у себя под подбородком, и радостно смеется, сверкая всеми своими тридцатью двумя отбеленными зубами и картинно поигрывая мускулами.
– Так чего делать будем? Надо Агнессе сказать про него! Это ж не педагогично – бухим при детях спать! Эй, Ракитина, хорошо, что зашла! Ты в курсе, что у тебя с козлом проблемы?
Последние слова физрука адресованы к невзрачной старшекласснице, заглянувшей в учительскую. Вежливо поздоровавшись, девушка направляется к историчке.
– Алла Николаевна, что помочь?
– Так… Журнал… Тетради… Дотащишь?
– Конечно, Алла Николаевна!
– Ракитина, про козла не забудь!
– Да, да, Игорь Львович, как кончится освобождение, так я сразу…
– Пересдача, Ракитина! Готовься. И с конем у тебя тоже не сложилось!