С самого начала Ага называл себя «традиционалистом». Мы охотно верили ему, но большинство не понимало, что это значит. Организация совместных походов и поездок – это пример адаптации старинной методики, которую Ага оживил и адаптировал к нашему времени. В старину караваны и паломничество в Мекку давали людям новый опыт и способствовали развитию более тонкого контакта между дервишами; возможно, будет справедливым предположить, что наши караваны и собрания выполняли ту же функцию.
У нас была старая антикварная лавка, которую группа совместными усилиями превратила в магазин Традиции. Я присоединился к ним осенью 1964 года, чтобы помочь со штукатурными работами, и сильно увлекся Катериной, которая вводила меня в курс происходящего. Обстановка была странной: что бы ни объединяло этих людей, их нельзя было назвать близкими друзьями. Мы с большим энтузиазмом очищали и красили стены; никто толком не знал, как это надо делать.
Личная история: ночь перед открытием магазина, четверг. Пока остальные выполняли упражнение, я занялся подготовкой магазина к вернисажу: в помещении было очень грязно. Вместо того, чтобы, закончив упражнения, помочь мне с уборкой, большинство членов группы отправились в соседний ресторан ужинать, осталось лишь несколько человек. Ага с женой проходил мимо, собираясь присоединиться к остальным в ресторане. Он с первого взгляда понял ситуацию, засучил рукава и стал убираться вместе с нами.
У него был очень своеобразный способ обращения с метлой и совком. Он сметал весь мусор в кучу посреди магазина, потом шел искать совок, снова разнося собранный мусор по всему полу. Затем, найдя совок, приносил его к куче сора, но оказывалось, что он куда-то положил метлу, поэтому ему приходилось откладывать совок и идти искать ее. Затем он опять тщательно сметал все в центр магазина, и весь процесс повторялся сначала.
Он методично повторял этот процесс несколько раз; вскоре мы просто стояли и смотрели на Агу, разинув рот. Он совершал всю эту бурную деятельность без тени улыбки, как Бастер Китон. Внезапно я понял: Ага был нами. На самом деле, он воплощал в себе то, что я видел вокруг в последние три месяца: Белла поливала плитки азотной кислотой, чтобы отчистить их, и негодовала, если мы кричали, что кислота капает на нас сверху; Жан-Пьер так старательно отдирал штукатурку, что пробился через стену в соседнее здание, и т.п. Но самое странное и самое впечатляющее – Ага изображал нас без насмешек и чувства превосходства. Он был серьезен, сосредоточен и абсолютно неэффективен. В тот момент я осознал, – и это изменило мою жизнь, – что он не только показывал нам наше положение, но демонстрировал его с того уровня, на котором мы тогда находились, а не с более высокого.
Все мы в своей жизни что-то делаем неправильно, а что-то правильно – моя собственная «тихая гордость» связана с тем, что не столь уж многое потребовалось мне, чтобы узнать своего учителя. Конечно, можно сказать и иначе: мой учитель оказал мне честь, позволив себе быть узнанным мной. После недавней смерти отца я отчетливо понял, что именно его пример как учителя книгоиздания научил меня ценить то, что представляет собой настоящий учитель.
Очень сложно объяснять наше отсутствие понимания в то время. Мы не имели представления о статусе Мастера, а сам Ага никогда не говорил нам, как мы должны к нему относиться или использовать его: он ждал, пока мы поймем сами. В четверг после упражнений мы все отправлялись в боулинг, хлопали его по плечу, рассказывали глупые непристойные анекдоты; нам не приходило в голову пригласить его на ужин, в ресторане он платил за себя сам.