Ведь он мог приехать незадолго до ноля часов, лукаво прикидывала женщина. Велика ли разница? Первое, тридцать первое, чай-май…

Но главный террорист, разумеется, прибыл с утра, чтобы все подготовить к прибытию остальных семерых.

Вышестоящим актом акт над восьмым был возложен на усмотрение почты.

И почта покочевряжилась, но уступила, и фундаменталист оказался в опасной от меня близости. Где-то в Питере.

Вообще, я считаю почту гнездовьем радикализма.

По почте рассылают, скажем, письма с сибирской язвой. Не говоря уже о всякой рукописной хуйне.

Я предлагаю собрать всю почту вместе с Почтамтом и вывезти за 100 километров, в заброшенный полуколхоз, куда по одноколейке ходит игрушечный поезд-«подкидыш». Двадцать лет назад он ходил, туда и обратно, утром и вечером.

А почтовые ящики нарастить до биотуалетов. Посадить бабок и поручить им торговать поздравительными открытками, и эти же открытки собственноручно бросать в щелочку, за которой – дыра.

Случилось мне побывать у нотариуса.

Это ерунда, это обыденное. Унылая толпа на двадцать рыл.

Мы ушли во дворик.

Были там мама, отставная жена в субманиакальном расположении духа, адвокат Татьяна Николаевна и я.

А сам нотариус заседал в особнячке.

Наши дворы облагораживаются, в них вырастают неожиданные клумбы сложных форм, а также газоны, лавочки, урны, оградки – все это привлекает хозяйствующих субъектов, для чего и живет. Хозяйствуют кто чем. Двое мужчин напротив, к примеру, при полном непротивлении сторон хозяйствовали бутылкой портвейна.

Мир устроен так, что у человека помимо всякого лишнего имеется еще и хозяйство интимное. С этим хозяйством у владельцев портвейна проблем не возникло никаких. Они им хозяйствовали, хозяйством и портвейном, по принципу сообщающихся сосудов. Зато у нотариуса, при наличии декоративной собачонки Марты, такие проблемы возникали систематически. Там не было туалета.

А маме как раз понадобилось в такой туалет. И адвокат Татьяна Николаевна повела ее в бывший кинотеатр «Стереокино», который теперь почему-то отзывается на слово Union.

На оградке у входа сидела мерзкая билетно-контрольная вошь с наружностью бронепоездной комиссарши, и мне было стыдно, что я спрашивал у нее огоньку. Билетно-контрольное животное заревело слоном, и при пустом-то зале, показывая улучшенное качество стереозвука. Стерео-долби ревело, что писяют исключительно те, кто смотрют, а именно зрители, и не пустила маму, а адвокат Татьяна Николаевна сказала, что да вот, мы вон оттуда, и показала рукой на окно второго хозяйствующего субъекта, нотариуса.

Но их обоих выставили, стуча ногами.

Не разрешив улучшить качество стереозвука посещением туалета.

Тогда Татьяна Николаевна пошла к своему хозяйствующему субъекту, где доложила о конфликте, и хозяйствующий нотариус ответил, что если так, то их нотариальная контора не будет обслуживать сотрудников кинотеатра Union.

И те останутся в бесправовом пространстве.

Между интимными хозяйствами еще и не такие скандалы бывают.

Из деревни Жабны позвонила дочка.

– Как дела? – спрашиваю.

– Да вот, – отвечает. – Только что вернулись с поминок.

– Это с чьих же?

Жабны не славятся долгожителями.

– Да дедушкин друг умер, дядя Леша.

– От чего же?

– От водки, от чего же еще!

И вот теперь наступили поминки.

Очень жарко, но речка ужасно грязная, и купаться нельзя, а пруд, который тесть выкопал экскаватором, почему-то теперь вообще не звучит.

Тесть и прочие закодированные потянулись помянуть покойничка: смотреть «Марш Турецкого», а дочка пошла одна играть в мячик.

Я долго потешался над масонами, оккупировавшими мой двор, едва там появились скамейки с урнами и юными рябинами.