Вообще, партнеры в этом кино менялись местами с удивительной скоростью. Вот они вместе, но вот как будто что-то произошло, чего нам не показали – так, ерунда, месяца полтора миновало, и они уже поменялись местами, и так много раз.

Доктора к концу фильма мне захотелось лишить диплома и высечь, просто так. На Сенной площади, но в Москве нет Сенной площади.

Короче говоря, мир изменился. Еще вчера я не догадывался о существовании в мире такого кино, а сегодня уже знаю наверняка. По сюжету победило животное докторское начало, но по жизни-то – креативное, ибо на выходе образовался фильм.

В продуктовом магазине – шекспир всерьез и надолго.

Кассирша:

– Гамлет, ты чего такой сердитый с утра?

– Да-а… Я когда сердитый, вот так делаю: ррррррррррр. А у нас еще есть мальчик, его Отелло зовут, он двинутый немножко. Он, когда сердится, тоже вот так делает: ррррррррррррррр.

Посетил московского дядю. Дядя был на удивление трезвый и даже не с бодуна, хотя какие-то мысли при виде меня в нем закопошились, но были убиты в зародыше.

Тогда его пробило на медицинские истории. Он много лежал в больницах и сохранил отрывочные впечатления. Все истории вроде забавные, но какие-то незавершенные.

Например, про деда, которого сдала в больницу внучка. Сдавая, очень спешила и удалилась почти бегом; никто не понял, с чего бы это, а потом еще больше удивились, когда деда раздели и на нем объявились огромные семейные трусы с резинками на штанинах. Специально подшитыми, чтобы обтягивали ноги. Но потом все разъяснилось – и бегство внучки, и резиночки, потому что дед обделался и с хохотом начал метать дерьмо в стенку.

Там же лежал еще некий армянин по имени, если я правильно уловил, Айрик.

Всех развлекал; однажды пошел в душ и вышел оттуда распаренный весь, с полотенцем, накрученным на голову, как тюрбан.

И пьяный сторож при виде тюрбана немедленно заинтересовался:

– Ты турка?

– Турка, турка.

– А вы, турки, вот так вот молитесь, да? – И сторож сложил руки в благочестивую лодочку.

– Так, так.

– А мы, русские, вот так, – и сторож не вполне метко ударил себя в лоб и в живот. – А выпить у тебя, турка, что-нибудь есть?

– Есть, конечно.

Айрик пошел в палату, вернулся со стаканом одеколона.

– Это что?

– Это наш особый турецкий коньяк.

Сторож выглотал стакан, крякнул, утерся и задыхающимся голосом спросил, нет ли у турки второго стакана турецкого коньяка… Ну и все в таком духе. Ладно. …Под занавес меня нынче все-таки вынесло к Кремлю, в отличие от Венички Ерофеева, а на Курский вокзал не вынесло, и я полюбовался, и на Христа Спасителя поглядел – в общем, отметился. Ночью – домой.

Наполнился впечатлениями, делиться которыми не особенно интересно. Но зато захотелось отвлеченно порассуждать, пообобщать, наметить аналогии и параллели.

Есть такая порода людей, которые предпринимают разного рода действия, и каждый их шаг, взятый отдельно, представляется разумным и житейски осмысленным. Однако при рассмотрении в совокупности и перспективе эти шаги свидетельствуют о вопиющем слабоумии.

И мне давно хочется обозначить это психологическое уродство каким-то очень общим, емким термином, соотнести процесс с медицинской патологией. В сознании, как и в физическом организме, может иметь место хроническое воспаление с хроническими гнойными выделениями. Это одна ситуация, когда речь идет о процессе с окончанием на «-ит». А я все больше сталкиваюсь с похожими, но отличными случаями, когда налицо хроническое перерождение с распадом и образованием полостей, некая наследственная дегенерация. Такие процессы оканчиваются на «-оз».