Из пяти моих чувств как всегда первым просыпается обоняние. Просыпается от слабого запаха мандаринов. Вслед за ним солнечный луч осторожно входит в ресничную щель. Поеживаясь от удовольствия, приоткрываю глаз, вижу совсем близко над собой ее незнакомую настороженную улыбку, тоненькие морщинки вокруг глаз и сразу понимаю, что проснулся в точности там же, где и уснул. Секунду Лиз придирчиво изучает мой одноглазый заспанный взгляд, и все ее страхи исчезают.
– Грегори, вставай же наконец. Сколько можно спать! – Она пытается привлечь мое внимание, размахивает растопыренными пальцами, будто просушивая только что накрашенные ногти. Тягучая медовая нежность ее голоса тут же обволакивает мое еще не полностью проснувшееся тело. – Грегори Маркман, rigorous marksman, – пробует она на слух, немного утрируя свой бостонский акцент – что-то от сурового стрелка, натягивающего тетиву. Английского у меня не хватает, чтобы понять сразу каламбур, и я наугад улыбаюсь ей навстречу. – Нет, лучше буду просто называть тебя Ответчиком. Вставай, Ответчик. Кофе подано.
Еще почти ничего обо мне не зная, она нашла правильное имя. Задавали вопросы, и я отвечал. За каждое сказанное слово. За каждое невыполненное обещание. Так сложилась моя жизнь в России, в Америке. И не я ее так сложил… сложения вообще у меня в жизни было гораздо меньше, чем вычитания… Удивительно, что она почувствовала… Ведь и сам уже называл себя так еще в прежней жизни.
Вставать не хочется. Все еще лежу в постели, свернувшись калачиком. Душа спросонок баюкает неожиданное счастье, которое стряслось со мной прошлой ночью.
Осторожно протер указательными пальцами глаза, повернул их зрачками наружу. За спиной у Лиз крупная фотография в овальной рамке. Смутно знакомое, худощавое лицо молодого человека с высоким лбом и торчащими во все стороны буйными волосами.
– Майкл, мой сын. Учится в университете, в Филадельфии. – Бережно поворачивает лицо сына к стене. Чтобы не начал выискивать черты Ричарда? – Ему не нужно это видеть… Хочешь что-нибудь еще узнать о моей жизни? Кроме Майкла, никого нет. И любовников тоже довольно давно уже нет. Правда, ситуация начинает меняться со вчерашней ночи… Имей в виду, у меня на тебя очень серьезные виды, Ответчик… Что-то не замечаю, чтобы ты испугался. А следовало бы… Слушай! – перебивает она себя. – А вдруг я все придумала и ты со мной после сегодняшней ночи и встречаться не будешь? Откуда я знаю, что у тебя на уме? Может, ты женат? Или у тебя невеста в России?
Но я не слышу. Это сейчас совершенно неважно. Влюбленный Ответчик не женат, больше двух месяцев как не женат, и у меня нет невесты. Сужающийся солнечный луч, наполненный переливающимися пылинками, тянется от окна к смеющемуся лицу Лиз. И кажется, что это для меня сошелся сейчас на нем клином весь белый свет. Вскакиваю с постели, мягко ударяюсь плохо соображающей головой о выступ тьмы и пытаюсь дотянуться до Лиз.
– Подожди. Давай хоть позавтракаем, я все приготовила…
– Ну нет. Сейчас не до завтрака… есть дела поважнее…
Она, легко отстранившись, измеряет меня насмешливым взглядом. Взгляд спотыкается о ту мою выдающуюся часть, которая опять устремлена к ней. Результат явно ее удовлетворяет.
– Действительно, дела у тебя есть… И за что мне такой красавец? – про себя, впрочем, так, чтобы я слышал, бормочет она. Шутка повисает в воздухе, становится довольно плоской и вызывает у меня лишь слабую тень усмешки. Полностью натянуть эту тень себе на лицо не удается. Или это переселение с одного берега Атлантики на другой плохо отразилось на моем чувстве юмора? – Никуда тебя не отпущу. У нас много времени. Пусть отдохнет… Ты знаешь, я так глупо счастлива сейчас! Слушай, Ответчик, мне понравилась твоя рубашка. Она очень уютная и просторная. Давай меняться. Предлагаю тебе свой серый кашемировый свитер. Не прогадаешь! У нас один размер.