Обмотанные проводами металлические чудовища с лоснящейся шерстью, вырастая на глазах, надвигались со всех четырех сторон, неспешно и неумолимо. Желтое свечение их округлившихся, неожиданно ставших похожими на иллюминаторы окон, разгоралось все ярче и ярче. Шли они боком, хищно выставив смертоносные, отполированные ливнем углы, словно темные ледоколы в бушующей прямоугольной реке, что еще совсем недавно была улицей. С низким густым ревом шли они за своим флагманом, слепым пятнадцатиэтажным зданием бостонского муниципального суда, расплющивая чавкающее месиво асфальта и проросших в нем странно изогнутых стеблей, на которых раскачивались мутные белесые плафоны. Закрученный в спирали пар струился из лихо заломленных труб. Темные птицы воздуха с карканьем кружились высоко над крышами. И бесконечно длинные цепочки желтых огней тянулись сквозь внезапно набухшую озоном ночь в кильватерах колонн темных ледоколов. А в рулевой рубке флагмана угадывалась коренастая фигура Ричарда в зюйдвестке.

Чистый и пустой, ставший вдруг намного моложе себя самого, я стоял между небом и землей, запрокинув голову и расставив ноги, и слушал, слушал всем своим голым телом – каждой клеточкой кожи, от ступней до темени – грозовое шуршание воды. Кусок ливневой пелены прилип к лицу. Прорези для глаз и рта были слишком узкими. Любое движение оглушительным шорохом отдавалось в наполненном кровью затылке. Рядом со мной, крепко держа за руку, стояла моя женщина в тонкой блестящей кольчуге из чешуйчатых отблесков. Она покачивала лицом в такт какой-то музыке, звучавшей внутри.

Под барабанный бой капель – или это мое запинающееся сердце сейчас так стучало? – невидимые водопады утробно урчали в железных трубах. Зигзаги трещин вспыхивали теперь со всех сторон. Небо с грохотом раскалывалось на гигантские куски и сразу срасталось снова в сплошной черный купол. Вздувались, лопались нарывы в асфальте. Поднимались в воздух одинокие лунные фонари, запрокидывали назад свои круглые раздувшиеся головы-плафоны на изогнутых шеях и плавно опускались. Темнота возле них была густо заштрихована дождем. Медленные волны шли под землею, увлекая за собой таранящие толщу ночи здания-ледоколы. И не было конца светопреставлению в переполненной влагой Вселенной.

Когда небесные вспышки ослепляли их, ледоколы замирали и не мигая таращились на нас своими воспаленными, остекленевшими глазами-иллюминаторами. Но флагман продолжал неумолимо ползти навстречу утлой шатающейся шлюпке, где, взявшись за руки, стояли мы, Грегори Маркман и Лиз Лоуэлл, двое спасшихся от кораблекрушения новых влюбленных внутри ледяного ливня и ночи. И я, Ответчик, впитывал их наполненное сырою известкой дыханье.

В проводах, которыми флагман был обмотан, вспыхивало потрескивающее электричество. Багровой желчью, еле сдерживаемым бешенством полоскался в их незрячих иллюминаторах жидкий огонь. В угловых окнах появились неподвижно стоящие плоские люди, похожие на фанерные мишени, что выставляют около горящих факелов на ночных стрельбищах. Когда молодых солдат учат убивать…

(Бостон, 28 сентября 1991 года)

Утро наступило гораздо позже положенного. Лиз стоит, нагнувшись над своей супружеской кроватью, и с каким-то блаженным, недоверчивым выражением смотрит на спящего в ней молодого мужчину. Волосы заколоты кверху. На ней лишь одна моя короткая рубашка, наброшенная на плечи, как пелерина, и застегнутая на верхнюю пуговицу.

Потом она признается, что очень боялась моего утреннего взгляда. Выгнала бы тут же, никогда бы больше со мной не встречалась, если бы заметила хоть каплю разочарования.