Стрекот цикад, звездное небо… Смоляные запахи, смешивались с ароматами байкальских цветов…

– Вы сказали, что бывают солнечные нейтрино… Это моему разумению ближе. Во всяком случае, понятнее – ведь речь идет о главной сущности жизни…

После некоторой паузы ученый ответил:

– Если науку интересуют так называемые реликтовые частицы, то само собой, ей также чрезвычайно интересны процессы, происходящие на ближайшей к нам звезде. Вообще это настолько специфическая область знания, что без специальной подготовки обсуждать ее почти невозможно.

Чагин явно уклонялся от обсуждения этой темы. И Штольнев отчаянно, уже не страшась показаться неучтивым, выпалил:

– Вы полагаете, что я не в состоянии понять, какие проблемы ставит Солнце перед наукой вообще и перед вашими исследованиями, в частности?

– Вы, извините меня, Виктор, но этого сделать пока не может никто… – Чагин взглянул на часы со светящимся циферблатом. – да и время уже позднее и я не посмею отнимать у гостя время для сна… Завтра еду в Иркутск, вам ничего не надо привезти?

– Да вроде бы нет, – Штольнев глубоко вздохнул. – Ночь прекрасна. Жаль, если все это когда-нибудь кончится, – он сделал рукой дугообразное движение, отчего из его сигареты посыпались мелкие искры, этакий миниатюрный звездопад…

– Не будем пессимистами, за наш с вами век ничего не убудет и ничего не прирастет. – Чагин остановился и спросил: – Если бы вы улетали в космическое путешествие, что бы вы взяли с собой?

– Да хотя бы этот стрекот цикад… голоса ночных птиц… Не знаю, может, шелест берез… ещё – смех ребенка… Не знаю… Без всего земного не представляю свою жизнь… Всё относительно… Сегодня я видел девушку в инвалидной коляске, читающую книгу о вечной мудрости…

– Это Элга Гулбе, дочь начальника лаборатории Арвида Гулбе, – в голосе Чагина исчезли нотки напряженности, как будто смена разговора принесла ему облегчение. Он продолжал: – Когда-то ее дед… латыш… тогда еще двадцатипятилетний парень был осужден по 58-й статье и первые десять лет отбывал в Тайшетской колонии ГУЛАГа. Потом был отправлен в ссылку в эти края. После реабилитации в 1956 году, в Латвию не стал возвращаться, женился на сибирячке… Так многие делали… Сибирь укореняет… Его сын Арвид окончил физико-математический факультет МГУ, затем работал в Сибирском отделении Академии наук… Очень талантливый исследователь… Его конек – частицы высоких энергий… Элга тоже училась в Новосибирском университете, на физмате…

– А что с ней случилось?

– Достаточно абсурдная история – съехала с лыжни и упала в каньон… Как могли, собрали, но позвоночник есть позвоночник…

– Очень симпатичная девушка…

– Но несчастная… И в личной жизни драма… Был тут у нас на практике один московский пижон, закрутил ей голову и… Впрочем, банальная история, но Элгу искренне жаль.

Штольнев не стал рассказывать Чагину о дневном происшествии с коляской, тем более что его мысли были уже далеки и от девушки, и от прошедшего дня.

Вернувшись в гостиницу, не зажигая света, он встал у открытого окна и долго вглядывался в бесконечную ширь звездного неба, иногда опуская взгляд на темную прибрежную полосу, как бы пытаясь найти спрятанную во мраке линию горизонта, отделяющую все земное от небесного. Он понимал, что командировка превращается в банальную туристическую поездку. Чагин увиливает, а кто еще кроме него может дать исчерпывающую информацию? Гулбе? Другого варианта, кажется, нет, хотя… Штольнев поймал себя на нехорошо зудящей мысли, что он вдруг перестал понимать, что же, в конце концов, хочет узнать в Долине, какой материал нужен ему, его журналу и редактору. То есть, как и чем можно удивить или просто проинформировать читателя? Он спрашивал у себя: «Ты хочешь узнать, когда Солнце превратится в нейтронную звезду? Ты ведь только об этом и думаешь. И тебе, естественно, страшно… Ладно, а если узнаешь, что это, допустим, произойдет через год… через два, пять лет, или в пределах твоей жизни, что тогда будешь делать? Жить на всю катушку? А как это должно выглядеть? И что ты об этом напишешь? А если напишешь, кто поверит? И о журналистском долге ни слова, потому что при таком апокалипсическом раскладе всяческие долги и нормы утрачивают силу. Может лучше не знать, оставаться в неведении? Как будет, так и будет. Нет, тогда все лишается смысла, буквально все и само мое пребывание в мире… А я этого не хочу…»