Цепенея от взгляда креста-паука…
Прочно в матицу вбит черный зуб бороны,
На обрывке пеньки муравьи шевелятся.
В мире нет и не будет угрюмей страны,
И подумалось: «Правильно, если боятся».
Потому как стоим на крылах да на лапах!
Омута будоража седьмым плавником,
Вон раскинулись как на восток и на запад,
Вдоль зубчатой стены грохоча каблуком!..
Выхожу, сквозь высоких небес решето
Солнце золото льет – травы спелые гнутся.
Что мне стих?.. Но душа норовит оглянуться,
Видно, что-то ей там померещилось.
Что?
О лопухах
Сердитый окрик, дегтя запах свежий…
А.А. Ахматова
1.
А захочется стихов – гой, еси!
На подворье лопухов,
Хоть коси.
Среди этих лопухов и хламья
Позаныкано стихов
До… черта.
Лопухи меж ржавых труб ворошу,
Стих беру, который люб,
Заношу
Я в тетрадь его в линейку косу.
Словно выужу линей
И несу.
В печь сую на жаркий под и верчу…
Приходите. Я не жмот.
Научу:
Как найти и подойти, как сорвать,
Что подладить, подкрутить,
Где соврать.
Как томить в печи его, как варить,
Как его из ничего
Сотворить.
2.
Те лини, что я ловил, не годны!
Ни кого не накормил —
Не жирны.
Вроде, ладил всё, как мог – к такту такт,
Но пошли куда-то вбок,
Не на тракт.
Брошу ручку, плюну вслед, разотру.
Сорок бед – один ответ:
Не умру…
Лопухи… Средь лопухов трын-трава,
Заготовок для стихов
Воза два.
Я хожу промеж крапив-лопухов…
Есть слова и есть мотив.
Нет стихов.
«…И вновь стихи. Я слышу их мотив…»
…И вновь стихи. Я слышу их мотив.
Так знает автор тайну слов в конверте.
Так помнит режиссер все кадры в ленте,
Отснятой и запрятанной в архив.
Они живут, как дождь, как облака,
Как времена, отлитые в века.
Я каждый вечер прихожу сюда,
Кручу кино, пока всё спит на свете.
При лампе в сорок ватт, в ее щадящем свете,
Я вынимаю кадры из «тогда» —
Из точки на обоях, на стене,
Куда дано проникнуть только мне.
Я режу ленту, заново крою,
Переставляю даты и событья,
И воскресает всё, что мог забыть я,
И жизнь мою, как будто не мою,
Я вижу вновь. Из прошлого огня
Она зовет в грядущее меня.
Как будто звук, к которому привык,
Пройдя по залам меж столов и стенок,
Вдруг приобрел неведомый оттенок,
Какой и не придумает язык…
Чем я, Господь, себя не оправдал —
Что слухом наделил и зренье дал?
Зачем мне нужно в свете сих свечей
Смотреть за горизонт и слушать, слушать,
И прежде, чем создать, сто раз разрушить,
И, трудно постигая суть вещей,
Почувствовать единственное то,
Что не умеет чувствовать никто.
И всё же я судьбу благодарю
За все мои страданья и мытарства.
Прекрасен конь и хороши полцарства!
Но за коня и царство подарю:
Но чтобы обязательно гнедой.
О двух крылах. И чтобы со звездой!
«Сколько дал – значит, столько и дал…»
Сколько дал – значит, столько и дал.
Что же дышишь в затылок натужно?
Всё, что есть – раздарю, не продам,
А чужое и даром не нужно.
Я еще поживу! Извини…
Эту жизнь я пока не итожу,
Хоть до крови изрезал ступни
И спалил до костей свою кожу.
Я еще говорю и смотрю,
Твоим словом и верой согретый…
Ты поймешь, когда всё раздарю,
По закрытой тетради. Вот этой.
Вот тогда приходи и дыши.
И, клонясь над страницею белой,
Всё, что я не успел – допиши,
Всё, что я не сумел – переделай.
«Посветлеет листва, а потом загорится…»
Посветлеет листва, а потом загорится,
А потом опадет, а потом загремит.
И метель прилетит длиннокрылою птицей,
И на озере лед – словно рвут динамит! —
Будет гулко звенеть, перемноженный эхом, —
Вот тогда и придет та, которую жду,
Со свирелью в руке, опушенная мехом,
И гнедого коня приведет в поводу.
Никогда! никогда вам не видеть той сцены:
Это будет в ночи без огней и людей —
Я ей царство мое от крыльца до антенны
Предложу за коня: проходи и владей!
И серебряный хруст под морозной подковой,