Ветер с Балтики холодной
Дует лошади в ноздрю,
Всё живое выдувая,
Продувая синеву…
Как живу? Как выживаю?
Выжив, снова – как живу?
Как мирюсь, что счастья нету?
Эх, фортуна! Эх, мадам…
Вороных бы, да карету
С жаркой шубою!
А там…
Синий полог. Даль без края.
Пены клочья на узде…
Что-то холодно в трамвае…
Нынче холодно везде.
Питер
Небо золотом проколото.
Я живу здесь. Ем и пью.
На закате дня из золота
Золотые петли вью.
Сам себе тиран и мученик,
Сам провидец и пророк,
Сам себя ночами мучаю,
Продираясь между строк.
Словно конь, опутан путами,
Не на свет гляжу – во тьму,
Годы – что? – эпохи путаю,
Где какая не пойму.
Земляник лесных не трогая,
На Вуоксу, по росе,
Финской взорванной дорогою
Под косым углом к шоссе
Я хожу, и ниже Лосево
На кольцо лещей ловлю.
Знаю Бродского. Иосифа.
Прозу Бабеля люблю.
Поражаюсь…. Что ж ты, Господи!
Одарил, как наказал…
Слов космические россыпи.
Жизни призрачный вокзал.
«Шампанское как Спасская. Ворота!..»
Шампанское как Спасская. Ворота!
Откуда это всё у обормота —
Ведь бомж, изгой, оглобля без саней.
Но – две мадам. Которая Евтерпа?
Похоже – левая, ей ближе дух вертепа,
А правой ближе то, что ближе к ней.
Пьет правая, Евтерпа приглашает.
Изгой молчит, он молча разрешает,
Одним зрачком указывая стул.
Отличный стул! В нем были апельсины.
Беру – на вес: конечно, из осины,
И жидковат; не я ли гвозди гнул.
Прекрасны эти фрукты из Марокко.
Цветут, растут, а нам от них морока:
Осина, гвозди… Это, как смотреть.
Не будь вот этих импортных поставок,
В притонах не хватало бы подставок,
И просто было б не на чем сидеть…
Шипит вино и пенится в стакане.
Шесть рыжих труб в обмотках стеклоткани.
Маховики тяжелые в углу.
Журчащий звук, что не известен в селах,
Жар-птица в сорок ватт и два веселых
Измызганных бушлата на полу.
Мне это всё приятно тем, что это
Советский быт российского поэта,
Что я сюда свободно прихожу,
Что этих двух я не увижу больше,
Что мы с изгоем равные (не в Польше),
А слово не подвластно дележу;
Что яды «Бонда» не помеха цедре,
Что мы найдем чего поставить в центре,
Когда увидим: Спасская пуста;
Что мне сияет радость в этой бездне,
Что где-то там, на уровне созвездий,
Осталась за спиною суета…
И мы легко спровадим эту пару,
Прикроем вход и посидим напару,
Десяток строк очистим добела;
Мы будем пить шампанское в притоне
И думать: что ж его не пили кони?
И понимать: мешали удила.
Ночью
Б.Г. Друяну
Ударил разряд и застыл на весу,
И хлынуло небо, смывая дорогу.
Ликует природа! В такую грозу
Пророки идут на свидание к Богу.
Я чувствую дрожь от коленей к рукам,
И стыдно, и больно трусливому глазу.
Но слышу их посохи, сквозь ураган
Негромко стучащие по диабазу.
Стучат, и стучат, и уходят во мглу,
В промокших одеждах, с седыми власами.
Нездешними ветер поет голосами,
Толкает их в спину и рвет за полу.
Стучат, и стучат, и стихают вдали…
Пора петушиная – ночь на исходе.
И гром затихает. Наверно, подходят.
И дождь прекратился. Наверно, пришли.
«Хорошо живу. Люто, молодо!..»
Хорошо живу. Люто, молодо!
Мне бы кучера.
В черном!
Воланда!
Чтобы мог я на всем скаку
Глянуть сверху вниз на реку,
На Казанский собор, на Спас,
Где увидел бы без прикрас
Этот город в прожилках вен
С тайной жутких своих дворов,
Где когда-то средь серых стен
Тосковал я – найти бы кров;
Где, сработанное хитро,
Привечало меня метро
Не за деньги и не «за так» —
За пятак!
Я бросал пятак,
И проваливался туда,
Где зимой тепло без пальто,
Где везли меня поезда
И не спрашивали – ты кто?..
«Дышит город зноем и покоем…»
Дышит город зноем и покоем.
Каменно и душно. Не вздохнуть.
Я здесь проживаю не изгоем —
Должником. Пора бы и вернуть.
Много разрешил он мне когда-то!
Тайну этих скверов, площадей