Слюдой, и под зеленый светофор
Толпа несет спокойный разговор,
И день стоит, на удивленье, синий.
В Фонтанке лед. Гостиный без лесов.
Часы на Думе… Этот бой часов!
Императрица в белом горностае
И свежем платье из пяти колец.
Суворов с новой шпагой. Молодец!
Как быстрый сокол в голубиной стае.
Художники! Им холод нипочем.
Помадою рисуют. Кирпичом!
У каждого по толстому карману.
(Друян сказал, что так не может быть,
Что на портреты очень трудно жить.
Согласен, трудно, но менять не стану!)
Матрешечники выстроились в ряд.
Товар блестит, пантографы искрят.
Тасуется шпана с травой сухою.
«Косяк» – пять тыщ, купи и повезет.
И кто-то сито снежное трясет,
Всё посыпая мелкой чепухою.
И если ты от города устал,
Найди подвал и опустись в подвал —
Ступеньки три, а, может, пять, не боле —
И поживи, на стол облокотясь,
И коньяком шампанское подкрась, —
Есть что-то доброе в недобром алкоголе.
«По Невскому приятно – хоть когда!..»
По Невскому приятно – хоть когда!
По Невскому приятно – хоть куда!
Особенно приятно, если – к Шпилю,
Которому стоять и вечно быть!
(Эпоха – что ушла? А может быть,
Предтеча наступающему стилю?)
Я не гадал, что в жизни повезет, —
Куда б ни шел, тропа к нему ведет,
Омытому балтийскими ветрами.
Остановись, прохожий, и смотри,
Как полнится он светом изнутри,
Подсвеченный в ночи прожекторами!
Он так высок и светел в миг зари,
Что с ним в сравненье блекнут фонари.
Людской поток, авто – к нему и только!
Чем гуще ночь и ярче блеск огней,
Он только выше и еще ясней,
И месяц, апельсиновою долькой
Висящий где-то слева, как всегда,
Не больше, чем обычная звезда
На финском небе, блеклом и пологом…
Распарывая в клочья облака,
Лети, мой Шпиль, нанизывай века,
Отмеченный поэтами и Богом!
Н.В. Гоголь
Выпустив тройку,
На Малой Конюшенной
Встал он и замер… Прическа до плеч!
Медный, высокий, с силищей недюжинной…
– Жизнь хороша, только стоит ли свеч?
– Сто́ит… – Он хитро в усы улыбается.
Мощный хохол. Колокольная стать!
– Вишь, коренник мой не спотыкается,
И пристяжным от него не отстать.
Сильные, ладные, шеи разбросаны,
Космос дымится под каждой ногой.
– Видишь, как ровно березы отесаны,
Слышишь, как чисто звенит под дугой!
«И вновь художник-индивид…»
Пускай художник-паразитДругой пейзаж изобразит…И. Бродский
И вновь художник-индивид
Нас этим Шпилем удивит…
Мольберт пристроив на камнях,
В джинсах, кроссовках и ремнях,
С бородкой рыжею, в плаще,
Он был какой-то вообще…
Но на холсте
Его Игла
Была воистину светла!
«Собирая пивные банки…»
Собирая пивные банки,
Я наткнулся на банку манки,
На селедку. На иваси!
Я веселый домой шагаю.
Не ругаемый, не ругаю.
Сколько светлого на Руси!
Дух свободы! Дворы, помойки.
Петербургские новостройки!
Свет мерцающий, блеск авто!
Стекла, кованые железы,
Инородцев глаза-разрезы,
Неба ржавого решето!
И над городом нависая
Синей сталью, луна косая
Нас рассматривает в упор.
А на кухнях чаи-беседы,
Самодуры и самоеды,
О политике разговор.
Ой, шумна и хмельна закваска!
Не кончается наша сказка…
Выйду в полночь, шагну во тьму —
Фонари, купола, граниты,
Скачет всадник, грохочут плиты.
До чего ж хорошо ему!
Сталь гремит, удила бряцают,
Голубые белки мерцают,
Белой завистью зоб раздут —
Сквозь мосты, аки сквозь ворота,
Корабли российского флота
По фарватеру вверх идут.
Девяностые
Вставала Нева в полный рост и ходила,
В глубинах топила обломки громов,
В полнеба гремела небесная сила,
И ветер ломился в провалы дворов.
Всё было как надо, и сумрачно было,
Горело давно не во всех фонарях,
Мосты задирали стальные стропила,
И крейсер фальшивый на злых якорях
Скулою блестел, наливаясь недобрым,
Стволы обнажал, чтобы жахнуть в упор,
И где-то визжали, прижатые СОБРом,