– Вот и не кури – легче станет, – оборачиваясь, резко говорит ему жена. – А то, пока доедем до рынка, все уши прожужжишь своим кашлем.

– Знала бы ты, – ругается Захар, переругиваясь с женою. – Это у меня отнимешь, что мне остается? То – лучше, сразу в землю зарой.

– Заладил. Умру, умру, – говорит снова она ему, не оборачиваясь, через плечо. – Все мы там будем, когда – то. О детях надо думать, а он – умру, умру. Тьфу, на тебя.

Вот так и переругиваясь не злобно, Степан вместе с ними, где и помогал нести у Захара рюкзак, дошли они, наконец, до трассы. Там и будочка была для остановки маршрутного автобуса. Там они присели на пыльные бетонные лавочки все трое. Таисия, еще сбегала за угол естественными надобностями. А Захар, привычно, не торопливо сделал себе внушительную закрутку из вырезки газетки и закатил глаза от табачного удовольствия. Сам, Степан, хотя, тоже курил, но на этот раз, он не стал вместе Захаром раскуриваться. Просто присел на бетонную лавку, переобул ботинки, вытянул ноги для отдыха и прикрыл глаза, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. А мысли у него сейчас одно. Зачем это его вызвали рано?.. Если бы его уволить, рано бы здесь не понадобилось. Татьяна Васильевна, сама бы без них этот вопрос решила. Сказала бы сразу:

«Вы, Степан Епифаныч, сегодняшнего дня уволены. Так попросили там из рано».

А тут и она сама была в неведении, сказала только, предположительно:

– Видимо, там с выборами у них что-то не ладится. Других аргументов я не вижу. Поезжайте. Зачем понапрасну мучить себя раньше времени, – сказала она ему, еще накануне.

Так, что не было никаких других аргументов. Но вызвали же.

***

«Значит, я им чем-то интересен»,– подумал он, и, хотел было уже выскочить на проезжую дорогу, голосовать очередного проезжающего фура, но как посмотрел на своих попутчиков, так сразу отказался от этой затеи. Жалко вдруг ему стало тревожить соседей, далеких сейчас в думах. Тетка Таисия, то и дело, как бы, заучено, привычно, вытянув подбородок, поправляла рукою повязанный на голову платок, тихо вздыхала. А дядя Захар, никак не мог накуриться, все пыхтел, кашлял, и смачно выплевывался под ноги плевки, озабоченно думая, о чем – то о своем, вслух бросал: «Эка. Черт с ним». Или: «Эхма, что ж тут делаем мы».

Зная его эту слабость разговаривать сам собою, Таисия, минуты две еще осуждено смотрит на него. Это, выходило, сдерживалась, чтобы вслух ему не накричать.

«Опять ты за свое».

Но она не одна ведь тут сидит на бетонной лавке. Хотя, что ей перед Степаном винится за своего мужа. Он и без нее сам знал, видел, какой он в жизни. Но все же, это его сам собою разговаривать, временами пугало ее, заставляла ее все время следить за ним, боялась, что он без ее присмотра, где-нибудь в одиночестве упадет и помрет. Как она тогда будет – та жить одна. Привыкла она за полвека лет жизни с ним к нему, прикипела. Нужны ей эти походы на районный рынок, если бы там, в городе, у нее дети жили в достатке. Нынче ведь всем говорят по радио, плохо живется. Да и невестка сына писала: денег нет, плохо живем. И все жаловалась. Вот, потому и приходится им как ломовые лошади ежедневно делать такие поездки в район, чтобы чуть подзаработать деньги и помочь нуждающимся деньгами. А так бы, провались она там – тар – тарарам. Не нужно ей: ни картошки, ни лука. Одна морока. На жуков, чтобы их извести, сколько денег нужно, а лук, поливай и поливай, неси воду из колодца в огород. Нет, сидеть где-нибудь в тени от солнца, отдыхать на старости лет, нет, придется, видимо, до смерти таскать эти рюкзаки в район, на рынок, насытить этот нищий «прогладь».