Я не поверил своим ушам. В голове зазвенело, перед глазами все поплыло, когда я услышал, что она не верит в меня. Но она ведь такая старая, добрая и мудрая, она не может ошибаться. Я попытался смириться с мыслью, что много о себе возомнил, но сны продолжали донимать меня. С того дня, как она сказала, что я не пророк, сны стали яростно осаждать меня, по два – по три за ночь. Я записывал их, зная, что ей это не понравится, но не мог держать их в себе. Она разбирала каждую запись, показывая, что это все относится не ко мне, а к другой.

Шут медленно покачал головой:

– Фитц, ты не представляешь, как мне от этого было плохо. Это как… смотреть сквозь кривое и мутное стекло. Или есть гнилое мясо. В ее словах была неправильность, от которой мне становилось дурно. Они звенели в моих ушах. Но она же была моей наставницей. Она так ласково обращалась со мной… Как она могла ошибаться?

В последнем его вопросе звучала неимоверная тоска. Руки его отчаянно сжимали друг друга. Он отвернулся, словно опасаясь, что я прочту что-то в его полуприкрытых глазах.

– Однажды она привела меня в комнату на вершине башни. Это был огромный зал, Фитц, больше, чем Сад Королевы в Оленьем замке. И он был завален сокровищами. Чудеснейшие, неимоверно прекрасные вещицы валялись там, будто сломанные игрушки. Там был посох, вся поверхность которого сверкала, и великолепный трон, состоящий из переплетающихся нефритовых цветов. Многое из этого, как я теперь понимаю, было сделано руками Элдерлингов. Ветряные колокольчики, напевавшие сами по себе, высеченный из камня вазон, откуда вырастал каменный цветок, увядал, рассыпа́лся в прах и вырастал снова. Я глазел в изумлении, но она твердо сказала мне, что все эти сокровища привезены с далекого берега, куда их вынесло море, и что хранители этого места заключили с ней сделку: они согласились отдать ей все, что принес прибой, в обмен на Дар.

Я хотел узнать, что было дальше, – продолжал Шут, – но она подвела меня к окну и велела посмотреть вниз. Там, в обнесенным стеной саду, полном цветов, лоз и плодовых деревьев, я увидел молодую женщину. Она была такой же Белой, как я. Мне уже доводилось встречать в Клерресе людей, почти настолько же лишенных цвета, насколько лишен его был я. Почти. Они все родились здесь, и все, похоже, приходились друг другу родней – братьями и сестрами, родными и двоюродными, дядьями и тетками. Но никто из них не был настолько же Белым, как я. А она – была.

Там, в саду, находилась и другая женщина, с рыжими волосами и большим мечом. Она учила Белую обращаться с ним. Стоявшая неподалеку девушка-прислуга смотрела, как та размахивает клинком, и выкрикивала что-то ободряющее. Белая женщина танцевала с мечом… О, как же грациозно она двигалась! И Капра сказала: «Вот она. Настоящая Белая Пророчица. Ее обучение почти завершено. Ты видел ее. Так что давай больше без глупостей». – Он пожал плечами. – Вот так я впервые увидел Бледную Женщину. – И умолк.

– Ты рассказал достаточно на сегодня.

Шут покачал головой, сурово поджав губы. С силой потер лицо ладонями, и на миг на коже выступили уже почти сошедшие шрамы.

– Так что я больше не говорил о своем предназначении, – хрипло сказал он. – Я продолжал записывать свои сны, но больше уже не пытался их толковать. Она забирала записи и откладывала их отдельно от прочих. Думаю, она их даже не читала. – Шут покачал головой. – Понятия не имею, сколько она теперь знает благодаря моему легкомыслию. Тогда же я просто учился и старался быть довольным и этим. У меня была отличная жизнь, Фитц. Все, чего только можно желать. Хорошая еда, заботливая прислуга, музыка и развлечения по вечерам. И я считал, что приношу пользу, поскольку Капра приставила меня разбирать старые свитки. Это была бумажная работа, но я справлялся хорошо. – Он с силой сжал покрытые шрамами кисти рук. – По меркам моей расы я был еще ребенком. Я хотел нравиться. Мне не хватало любви. И я очень старался заслужить ее.