– Ааа, – Мама прислонилась к стене, и Кэти заметила, что она пытается подобрать слова. – Роу… непредсказуемый мальчик.

– Что это значит?

– Ничего. Идем в дом, пора накрывать на стол.

Кэти молча пошла за матерью, все еще размышляя над ее словами. У Роу были неприятные стороны, и она об этом знала; ему нравилось запутывать людей. Но ничего злонамеренного в этом не было, ничего, над чем бы они не могли посмеяться позже. Она хотела бы разозлиться из-за Роу, но, почему-то, ощущала лишь грусть. Только ей удалось разглядеть истинную ценность Роу, и отчасти ей это нравилось; словно они хранили этот секрет вдвоем. Но в данный момент она пожертвовала бы этим тщательно оберегаемым чувством обособленности, чтобы заставить остальной Город узнать Роу, разглядеть его таланты. И кстати, как она собирается скрывать от него все это? Тренировки будут занимать много времени. Как же она сможет помешать Роу все выяснить?

«Тир позаботится об этом».

Эта мысль возникла где-то глубоко внутри, в ее тревожно-взрослой части, и Кэти ясно понимала, что она правильная. Тир наверняка позаботится об этом. Здесь хранилась уже не одна тайна; Кэти чувствовала, как волны секретов расходятся от нее кругами, ширясь и колебля обманчиво-спокойную поверхность этого озера под названием Город. Она вспомнила об огромном сапфире, и содрогнулась. Она пообещала защищать Город, и верила в это обещание, но другая ее сторона, та, что устала заботиться о других, та, что хотела думать лишь о себе, протестовала.

«Я справлюсь и с тем, и с другим», – решительно подумала она, но это была отчаянная решимость, словно глубоко внутри она уже знала, что такая двойственность была неправильной, и что однажды ей все равно придется сделать выбор.

Келси пришла в сознание и поняла, что находится в кромешной тьме.

Тень ее тюремщика замаячила неподалеку, заставив ее напрячься, но секунду спустя она заметила, что его голова склонилась на грудь и покачивается в такт движениям повозки. Он спал. Небо над ними было глубокого фиолетового цвета; Келси поняла, что сейчас раннее утро, но следов рассвета еще не было заметно.

«Я видела».

Над повозкой разлился свет. Келси подняла голову и увидела фонарь, проплывающий прямо над ней. В тот же момент она осознала, что дерганная езда по ухабам и камням, к которой она успела привыкнуть, сменилась легким скольжением. Они снова ехали по ровной дороге. Ночной воздух был свеж, и Келси накинула полы своего плаща на плечи. Вот проплыл над головой очередной фонарь, свет которого породил мириады теней, разукрасивших дно повозки. Ей нужно было подняться, сесть и попытаться определить, где она находится, но вместо этого она, словно заледенев, лежала на дне повозки.

– Я видела, – выдохнула она, словно слова делали увиденное реальностью. – Я видела.

Под влиянием порыва она положила руку на грудь, но сапфиров там, естественно, не оказалось. Их не было уже давно, но все же стоило Келси закрыть глаза, все эти картины всплывали перед ее мысленным взором: Город, лес, Кадделл и где-то вдалеке Алмонт. Как это было возможно? Даже мир Лили никогда не был столь чист.

«Она не Лили».

Нет. Это была другая девочка, ребенок, росший в Тирлинге, задолго до того, как королевство получило это имя. Ее матерью была Дориан Райс, которая однажды свалилась на задний двор к Лили Мэйхью с пулей в животе. Этой девочкой была Кэти Райс. Годы после Перехода, этот пейзаж, четырнадцатилетний Джонатан Тир. Мысли об этом заставляла сердце Келси болеть, ведь она знала, что через пять или шесть лет Джонатана Тира убьют, а утопия Уильяма Тира погрязнет в хаосе.