Антон готов был войти в клетку к голодным тиграм, только бы избежать этого разговора. Но кроме Звягина, помочь никто не мог. Внутренним чутьем понимая, что Ярослав Платоныч будет лично заинтересован в решении вопроса, и по этой же самой причине Антон предвидел, какие громы и молнии обрушатся на его голову. Уж лучше б кулаки и пинки. Но выбора у него не было. Во рту пересохло, язык напоминал наждачку, и молодому человеку казалось, что каждое сказанное слово будет до крови обдирать небо, десны. Но лучше б так и было, чтобы хоть боль отвлекла его от этой пытки – невозможности высказаться ясно и четко.

Звягин вопросительно посмотрел на него. Его безмерно раздражали люди, которые не могут внятно выразить свои мысли и, следовательно, тратят попусту его драгоценное время.

– Понимаете, мне с такой просьбой больше не к кому обратиться, – от волнения он еще больше путался в мыслях, покрывался потом и близок к тому, чтоб позорно бежать. И только потому, что решался, по всей видимости, вопрос жизни и смерти, он продолжал обреченно вызывать огонь на себя. Он понимал, еще чуть-чуть, и Звягин взорвется, как плотно закрытый котел. И был недалек от истины.

Яр, сузив глаза, пытаясь удержать себя в рамках приличий, негромко, почти угрожающе, спросил:

– Молодой человек! Вы себе сейчас никого не напоминаете? «Сами мы не местные, помохите, люди добрые, хто чем может!» Так вы не на паперти! А я не сердобольный прихожанин! Что вам нужно?

Слова, сказанные тихим зловещим шепотом, возымели нужное воздействие на Колоскова. На него будто вылили ушат холодной воды, он выдохнул, и наконец, обрел дар речи.

– Ярослав Платоныч, я готов понести наказание, потому что совершил ужасающую, непростительную глупость, которая может иметь самые страшные последствия. Я рассказал Анне, – тут он слегка запнулся, – Анне Викторовне Громовой о двух жалобах, написанных в прокуратуру, потому что наш начальник оставил их без внимания. Это два аналогичных случая – два самоубийства девушек.

Конец ознакомительного фрагмента.