Доктор внимательно меня слушал, не проронив ни слова.

– А сейчас тоже появляются такие грозы? – он спросил, когда я остановилась.

Я задумалась.

– Наверное, нет. Семьей мы больше не собираемся. Все разъехались, кто куда, и я теперь живу одна.

– Одна?

– С доберманом, – улыбнулась в ответ. – Иногда приезжает в гости бабушка, и каждые три недели на неделю приезжает отец. Он работает далеко.

– Твои родители разошлись?

– Нет. Мама улетела работать в США, сестра устроилась няней в Норвегию. Отец работает вахтой. Он строит железнодорожные мосты и потому должен находиться на объектах.

– Давно вы так живете?

– Почти год.

– Как ты приспособилась к своей новой жизни? Бытовые тяготы и ответственность за собаку тебя не пугают?

Я снова пожала плечами.

– Конечно, сначала было странно. Когда все одногруппники ходят на вечеринки, я еду домой, гулять с собакой. Тяжело оставаться одной ночью или искать помощь, когда засорились трубы или что-то сломалось. Но я привыкла. Хожу в магазин, кушаю, кормлю собаку и иду с ней гулять. У меня есть номера телефонов разных служб, родных и всех тех, к кому я могу обратиться за помощью. Я приспособилась, – подтвердила я.

– Ясно, – кивнул врач и сделал в своей тетради пометку.

– Скажи, а какие отношения у вас с сестрой?

– Отношения… да обычные. В детстве мы всегда были вместе, много играли. Но потом стали общаться реже. За мое молчание и нежелание вступать в конфликты, она считала меня тихушницей. И часто, когда мама с сестрой ругались, я уходила, не могла это слушать, наверное, боялась той пугающей грозовой тучи. Было досадно, когда я слышала слова: «Аня ваша ничуть не лучше…!» – кричала сестра, и дальше я старалась не слушать, потому что было страшно попасть в этот пугающий меня водоворот злости. Но я любила ее, молча глядя из своей далекой тишины.

– Хм, – промычал он. Как во сне, до озера вы шли вместе, и тебе было спокойно и хорошо. Но на берегу сестра заснула. Чего ты на самом деле боишься? – как бы продолжая размышлять, задал он вопрос. Я смотрела на него пытаясь понять, куда он клонит.

Немного помолчав, он спросил:

– Что ты делала накануне, перед тем как упала? Кто был дома? Чем ты занималась? Кто-то мог тебя напугать? Расскажи мне, – попросил он.

Я поправила волосы. Из окна дул легкий ветерок. Шторка поднималась и опускалась. Я посмотрела на Гуреева, затем опустила взгляд на столик, и передо мной снова возникло воспоминание.

Вечер. Я зашла домой. На коврике в прихожей стояли папины кроссовки и его большая сумка. На ней легкая светлая куртка, а сверху книга. Новенькая. Сиреневая обложка, на ней белая полная луна освещает старую деревянную избушку, которая стоит на берегу озера.

Я взяла книгу и прошла в комнату отца. Он спал. Я выключила работающий телевизор, сняла с его носа очки, укрыла папу одеялом и вышла, прикрыв за собою дверь.

Зашла к себе в комнату, переоделась, легла на диван, включила ночник и стала читать. Буквы по обыкновению принялись подниматься и опускаться, точно морской прибой.

Подобное колыхание часто уводило меня в дрем, но иногда, с первых строк погружало в историю. В этот раз я оказалась в парке близ загородного дома, где жил главный герой повести. Обволакивающее ощущение пространства уводило меня все глубже, и я уже не читала, а жила в том, созданном писателем мире. Я двигалась за словами точно за проводниками в виде теней и звуков. Под ногами шуршала опавшая осенняя листва. Высокие гибкие деревья покачивались в медленном ритме. Землистая узкая тропа вела меня к деревянному двухэтажному дому, который приоткрыл свои двери. Я проскользнула внутрь и около часа, тенью бродила по дому следуя за героем по имени Майкл. Я шла за ним по парку и до щемящего чувства в груди, ощущала его потерю. Майкл был писателем, но случилось горе, его жена умерла и теперь он не мог писать. Мы шли, медленно двигаясь по тропе куда-то в сторону озера.