– А мы отвернемся в сторону. Отойдем. Давай, смелей. А то мне одному уж надоело.

– Как это может надоесть, они ж вкусные! – еле ворочал языком пацан, засунув в рот сразу несколько конфет. –Ну, действуй! – и он отдал весь кулек Тольке, который обомлел от радости. Маришка всполошилась, не увидев сына около себя и растерянно оглядывалась по сторонам. Толька перестал жевать и вылупив глазенки уставился на мать. Наконец она увидела его и замахала рукой: – Толичек, хади сюды!

– Ух ты! – выдохнул солдат – это кто?

– Мамка моя!

– Красивая, брат, у тебя мать.

– Лучше всех! – подтвердил пацан.

– А где ж ты взял конфеты? – затревожилась Маришка.

– Здравствуйте, с праздничком! – подошел на выручку солдат и протянул ей руку. – Иван, чуть-чуть не царевич, засмеялся он.

– Здравствуйте. С праздником! – смутилась Маришка, но руку подала.

– Вот с другом фронтовой паек уничтожаем. Ничего?

– Можно, – засмеялась Маришка. Тут подбежали Вовка с Колькой и увидев у брата такое богатство в руках напустились на него.

– Толька, нечестно, делиться надо.

– Мои сыночки, отец-то не дождался Дня Победы, еще в 42м похоронка пришла. Люди-то дожили, а ен нет. А может, где в госпитале лечится, а? – глаза Маришки наполнились слезами.

– Все случается, все случается – торопливо ответил солдат. – Ты не из Орешного случайно? – Оттуль. А таперь здесь живу, работаю.

– Вон оно что. Семена жена?

– Да. Семена Артемовича, а это его детки.

– Вон оно что, – протянул Иван потирая лоб и отдуваясь.

– Слухай, не видел ты его?

– А! Нет! – как-то странно протянул он бледнея лицом, зашатался на своих костылях.

– Табе плохо? – забеспокоилась Маришка.

– Жизнь мне спас твой Семен под Ржевом. Вместе воевали.

– Слухай. Милый солдатик, расскажи, как же ен?

– Прости. Мать, ничего не знаю. Помнил я пока в сознании был, когда тащил он меня из-под обстрела. Ногу вот оторвало, крови много потерял, очнулся уже в госпитале. А про него больше ничего не знаю. Потом госпиталь эвакуировали на Урал в Челябинск, где только не лежал. Контузия корежит, к ноге-то уж привык.

– Ну как же ты ничего не знаешь про него, а? – корила она солдата. –Может не хочешь чего сказать?

– Прости, мать, ничего не знаю. Хотел его семью разыскать и вот тебе на – встретились.

– Что ж ты такой, ничего не расскажешь? – рыдала Маришка дергая его за костыли.

– Дядя, а папка наш смелый был? – пытливо глядел на него Вовка.

– Смелый, дружок, смелый. Из пулемета до последнего патрона строчил. А потом и меня еще сумел вытащить, хотя раненый сам был. – Говорил я тебе, что папка наш смертью храбрых погиб, даже в похоронке так написано, а ты не веришь, – доказывал Вовка какому-то пацану, готовый сразиться с ним, толкая его плечом. – Сгиб, значит, мой Сенечка, а ты не хочешь сказать. Ты-то вот живой. – рыдала она, прижимая к себе младших сыновей.

– прости, мать, ей-богу ничего не знаю. – и заскрипев зубами, замотав головой, он медленно ушел в толпу.

– Ты че, мамка, зачем кричала на дяденьку, он мне конфет дал, и видишь. У него даже одной ноги нет!

– Ох горе мое горе! – рыдала Маришка- Глупенькие вы еще, ничего не понимаете.

– Ну ладно, успокойся, хватит.– подошла к ней соседка по работе. – У меня тоже двое сиротинок осталось, почти вместе похоронки получили. Жить надо, детей растить! Пошли концерт смотреть. А чего рты разинули, доблестные армейцы? Вон очередь стоит, булочки детям бесплатно дают. Там и мои девчонки, разыщите их и к ним в очередь.

– Мамка. Кончай плакать, праздник же! – и мальчишки умчались к очереди. Матери смотрели им вслед, вытирая слезы.

– Мараишка, Мараишка, празника! – послышалось рядом. Поискав глазами, маришка увидела знакомых старух-калмычек, окруженных подростками-калмычатами, возраста как ее дети. Тут же стояли и две молодые женщины, держа за руки детей двух-трех лет.