– Чаго ена говорит? – обратилась Маришка к сыну. Благодарит за подарок.

– Какой же это подарок? Бедные люди! – Маришка с жалостью смотрела на старуху. Потом тронула ее за плечо. – Мои детки, Колик и Толичек, яще маленькие, и она показала на ребятишек, и на болото, – утонуть могут, посмотри за ними. Болото – буль – буль.

И Маришка прижала руки к вискам.

– Бичке – буль-буль – Толика, Колика, Вовика! – Бичке! – гладила она Маришку по локтю. Потом выхватила из кучки прут, и пригрозила пацанам: Бичке – буль-буль! Те живо отскочили от нее, удивленно смеялись, и сразу засобирались домой. – Нельзя тонуть! – говорит она. – переводил Вовка. –Поди ж ты, совсем нерусские, а такие же жалостные – удивлялась Маришка.

– Ну, пойдем до дому! До свидания! – и она помахала рукой.

– Менга! Сээхн ненд бээти! – последним пошел Вовка. Здраста – свидания! – махала в ответ старуха.

До самых больших снегов жили старухи в землянке, Маришка часто приносила им то супа, то щей, хоть без мяса. Потом к большим морозам землянка опустела. Говорили. Что приходил участковый и сильно ругался, узнав что старухи прятали в болотные кустарники свои изделия и выгнал из землянки. Маришка загрустила, где же зимуют бедные старухи? Морозы-то страшные. А может померли уж где?

– Не, утверждали пацаны, они дюжные, отсиживаются где-нибудь в кочегарке в тепле.

– Ну и слава бы Божачке! – крестилась Маришка. – свои-то матери – старухи померли, нет у вас бабушек. А старые люди в избе – польза большая, особенно для деток малых. Это как икона в переднем углу у христьян в избе. Как без хозяина дом- сирота. – влажнели глаза у Маришки. – Будут живы бабки эти, ей-богу пущу их на следующую зиму к себе. Места всем хватит.

– Ну ты, мам, даешь. Они же эти, как их, нехристи, да и черные. Грязные.

– Эх, детки мои милые! Заставь вас по-собачьи жить, али на цепь привяжи – не токо грязные будете, какать под себя будете.

– А Розка у нас чистая, она никогда даже во дворе у нас не какает.

– Розка-то у нас хорошая собачка, на свободе она у нас, детки.

– Так и старухи свободные, куда хотят ходят – спорили пацаны.

– Нет, милые мои, несвободные они. Малые вы еще, не понимаете. А грязные они – отмыть их в баньке, одеть в хорошую одежду, бабы еще красавицами будут.

– Ох, бабки – красавицы! – смеялись ребятишки.

– А мне нравится, как они трубки курят – вырасту, большую трубку себе куплю и буду курить – пых – пых! – как паровоз пыхтеть – дурачился Толька. Я с тетей Катей ездил в Камарчагу, там много паровозов видел, и калмыков тоже много, и даже девчонок ихних.

– Да. Бедуют и их дети, за какие грехи, не понимаю. Маришка налаживала постель и укладывала ребятишек спать, грустно покачивая головой. Последняя военная зима – голодная, с сильными морозами, уже не казалась такой страшной, как предыдущая. успешные действия наших солдат на фронтах Великой Отечественной, несмотря на сильные потери, грели души людей, что их сыновья и отцы гибнут не зря. И что их тяжелый, тыловой труд приносит ощутимые результаты. Война близилась к концу, и даже рвущие душу рыдания матерей и жен, получивших похоронки о гибели близких, переносились легче. Люди понимали, во имя чего идет многолетняя, смертная война. Во имя мирной будущей жизни. А главное, понимали, с кем воевали – с оголтелым врагом, зараженным коричневой чумой. Его надо было уничтожить. Уничтожали. Погибали сами, во имя оставшихся в живых. Пришедшая весна обновила души и сознание людей, что еще немножко, еще чуть-чуть дотерпеть, и войне конец. Неутешное горе свалившееся от войны почти в каждую семью, неожиданно осветилось ласковым ярким солнцем апреля 1945 года. Отогревая замерзшие осиротелые души за долгое время войны, солнце вволю питало теплом искореженную взрывами и морозами землю. И благородная земля, вбирая в себя тепло от светила вселенной, тут же старалась выбросить на всеобщее обозрение зеленые побеги растений, цвета мира и жизни. И первыми таковыми испокон веков бывают подснежники и черемша. Подснежник – радость для души и глаза. Черемша – пища для живота. Еще маленькие побеги черемши, этого природного гибрида лука с чесноком, чуть побольше длины пальца, а толщиной уже почти с карандаш. Неожиданно несколько пучков оказались у Маришки на крыльце. Пока их нюхали и пробовали на вкус, гадая откуда взялось это добро, с дальнего конца огорода услышали смешливые голоса старух. Они стояли у забора, покуривая трубки, наблюдали за пацанами и изредка покрикивали: Эй, Мараишка, Вовика, Колика, Толика!