– Наверное, к лесу пошли, за снегирями.– решил он. – че-то долго ловят.

Устав сидеть без дела, он слез со стола и его взгляд уперся в ухват, которым мать выхватывала чугунки из русской печки. Толька взял ухват и попробовал кинуться с ним на воображаемого врага. Это был шестилетний Гошка – милиционера сын, который часто обижал его. Трудновато – но получилось. Тяжеловат был ухват.

– Авообще-то им чугунки таскают – рассуждал про себя пацан. И взяв ухват наперевес он решительно подошел к печурке. В маленьком чугунке вода еще не кипела, так как налита была недавно, а в большом уже пузырилась и пенилась. Толька с интересом стал наблюдать, как колыхалась поверхность резко пахнущей жидкости. Потом подняв над головой ухват стал водить им по пузырям. Интересно! Пузыри лопались и появлялись снова. Руки мальчонки устали и он захотел поднять ухват, чтобы вытащить его из чугунка. Но ухват все тяжелел и неожиданно стал тонуть в щелоке.

– Мамка заругает. – подумал растерянный пацан, и сквозь слезы и нестерпимый жар от печки он потянул его на себя, уже не поднимая вверх. Ухват своими рогами надежно закрепился за суженную горловину чугуна и выполняя правило рычага, стал медленно наклоняться в сторону пацана. Толька буквально повис от испуга на ухвате, чем довершил дело. Чугун опрокидываясь слегка плеснул жидкости на печку. Повалил вонючий пар. Потом окончательно опрокинувшись широким ребром на печку, он словно выплюнул полведра шелковистого кипятка на пацана, а остальную часть жидкости плескал на огненную печь. Душераздирающий детский крик пружиной подбросил Маришку с кровати. Вонючий пар и дым от воды навели ее на мысль, что в доме пожар. Схватив с пола недавно принесенное ведро воды она машинально плеснула его в сторону печки.Часть воды попала на катающегося по полу мальчонку, а часть на печь, которая изрыгнулась паром, как в бане. От пара в избе ничего не было видно. Толька отчаянно кричал. Мать наощупь нашла его и спотыкаясь об ухват выскочила с ним на мороз. Пацан корчился и дергался от боли.

– Люди, ратуйте, пожар! – кричала Маришка, обсыпая снегом тело сына. На удивление он стал затихать, открыл глаза, и всхлипывая спросил:

– мам, а че ухват такой тяжелый?

– Маленький ты яще сынок, большеньким станешь и ухват легче станет.

–Заскрипел снег и во двор, без верхней одежды засеменила Лысокониха. Че стряслось, Маришка? – Ой бядя, бяда, баба Маня, дитенок обварился, пожар у нас. Бабка живо протрусила в раскрытые сени и избу, откуда еще валил пар, и поведя носом там, так же живо выскочила. – вытаскивай мальца, а то простудится. Нету пожара. Щелок на печку опрокинулся. Вытаскивай мальца, а то простудишь, раздевай и легкой простынкой прикрой. Я щас гусиного жиру принесу, смажем.

Маришка схватила сына, и отряхнув от снега понесла его в избу. Мальчонка метался, стучал зубами, кричал: ой, больно!

Пришла бабка Лысокониха и на удивление быстро и легко смазала ошпаренные места тела. В основном это были ноги и живот.

– Хорошо что он был без обувки, а то холодец бы получился. В больницу его надо.

Госпиталь там теперь, там помогут.

– Баб Мань, он же дотронуться до себя не дает.

– Ниче, ниче! Одевать его нельзя, обернем в простыню, закутаем в одеялы, шубу, к саночкам привяжем и с богом. А остальная армия где?

– Катаются поди, я ж с ночной уснула. Проспала, – зарыдала Маришка – всего полчаса поспала.

– Ниче, ниче, милая. Давай-ка собираться будем. Полдень ужо. Путь неблизкий. Печка уже обсохла, пар из избы вышел, но запах был сырой, банный. В сенях послышались какие-то шорохи и голоса, потом затихли. Я вились старшие братья но почуяв что-то неладное заходить не решились. Маришка металась по избе, собирая нужные вещи в дорогу. Толька закатив глаза елозил головой по подушке и мычал. Бабка Лысоконих читала молитву, стоя на коленях перед кроватью, крестилась и изредка касалась рукой его лба, перекрещивая его. Очевидно, дверь закрыта была неплотно и ребятишки в сенях сообразили, что в доме беда и к ней наверняка причастны они. Дружно заревев, они начали потихоньку открывать дверь, но в избу не заходили.