Позор!

Позор?..

Но такой слог дался мне с первой встречи… встречи, то есть, глазами.

И в ней, когда один перед одним, не чувствовалось – всерьёз-то – ни досады, ни иронии…

Наоборот. Она словно подзадоривала меня.

…И наконец – самая-самая, утренняя, ранне-утренняя искренность, само-искренность.

Ведь я ходил… к себе, к себе!

За вариантом-то…

…Милая, милая…

«Кто вы?» – В самом деле: я для всех, как тот исследователь для папуасов, – «человек с Луны».

…Глаза, глаза, глаза.

Передо мной – как бы глаза…

Одни глаза… без лиц!..

Много, много глаз…

И все – одинаковые!..

Я – им, глазам:

–– Поэт написал стихи. Во время государственного заседания. А уходя, листок со стихами так и оставил на столе. И кто-то уж другой листок этот подобрал и стихи те спас.

Глаза, все разом, на это мне – как бы хором пёстрым, но бодрым и требовательным:

–– Ну и что с того?

Я – глазам:

–– Не зря же он писал.

Глаза все:

–– Выходит, не зря, если ты так о том толкуешь.

Я – им:

–– Нет-нет! Я не об этом. Я сообщаю вам, собственно, не о том, где вот он писал, где оставил… А о том ставлю вас в известность, что он писал не для вас.

Те – все:

–– Эхе, ну так нечего было и болтать!

Я же – словно уже ничего не слыша и ни к кому не обращаясь:

–– Он писал для Бога. А я, если на то пошло, сообщаю вам, по сути, о том… что и ваши все мысли, ежели, конечно, они, мысли, у вас есть, и чувства все ваши для Бога.

И на это уж от глаз – молчание. Невнятное… непонятное… нетолкуемое…

–– И ваши все действия и поступки не зря. А известны. Известны!

Глаза, все разом, – как бы затуманились, полузакрылись…

Мне сделалось – холодно, печально…

Так как я тут – наконец-то разглядел.

Глаза все эти – это толпа, и большие, и малые, народ: буквально – народившиеся, на-род…

Я потряс головой.

Я – одинокий, одинокий!

…И – очнулся.

От этого наваждения.

Такого явного.

И такого… нужного!..

Пусть оно и от моего теперешнего переживания.

А одиночества – нет, не бывает.

У меня не бывает.

Я же – часть.

Я же – счастлив!

Вот же, вокруг меня – невидимое Невидимое.

…Ну, а все?

А все-то как раз и одиноки. Потому, от страха, они и толпятся, и тусуются… и обнимаются, и паяются, и всячески иначе томятся.

Читатель…

Нет, от этого звания и впредь не откажусь. – Попросту не суметь.

А раньше я был читатель – ещё пуще.

Тогда, лет с шестнадцати, старшеклассником, и лет до двадцати шести, до конца вуза, – тогда я… видел каждую букву текста… как написанную только что… чуял запах тех, что пролились, ещё не просохших чернил… слышал усердное сопение… ощущал, наконец, вектор и силу – силу и вектор – и предел! – дерзновения человека живого!..

А теперь – нынче с полстраницы сходу и вмиг вижу его уровень – и творца, и человека – дерзновения.

Или даже – как я сам недавно выразился – вижу, что прилажен с дуру, дым за ракетой: отсутствие хоть какого-то уровня.

Гении наши те многотомные – во все два прошлых века. – Да, и славные, и исторические, и вечные. – Но именно – после них… именно после них – и начались мировые войны и революции…

Что, что они – не сказали?..

Не смею вымолвить: что они такое огнеопасное и заразительное сказали?..

А только так: что такого особенного – они не сказали?..

…Я заметил, что только увидев её… лишь впервые увидев её – стал говорить, говорить с другими…

Ну, с соседкой, с торговкой на рынке…

А то всё ведь молчу.

…Чего, дескать, и с кем говорить; лишь гляну – сразу видно: этот – книг вообще не читает… этот – хоть и читает, но, скорей всего, не классику… этот – хоть и классиков, однако отнюдь не их письма… а этот – хотя, может быть, даже и письма, да уж никак не комментарии к ним!..