До Августа, что мы находим? Этрусскую эпоху, которая, правда, мало известна, но которая была эпохой свободы. Этрусские народы образовывали федерацию. Это отдельная цивилизация, имеющая свой собственный характер, не смешиваемая ни с какой другой, зависящая только от себя и, следовательно, творческая. Этрусские народы творили лишь в определенной степени, но все же они творили.

В ту эпоху республики, которую прославили Сципионы и Катоны, искусство имело большой расцвет. Империя, во всем, что она сделала великого и прекрасного, лишь развивала, принимая ее принципы, все, что изобрело искусство республики.

Что представляет Август в искусстве? Творчество? Нет, но подражание. При нем подражают. Привозят греческое искусство таким, какое оно есть, уже уменьшенное; шедевры Греции наводняют Рим по приказу императора. Все, что делается в Риме, – это подражание. Гораций подражает греческим поэтам в своих одах и анакреонтических сочинениях; в своих «Эклогах», «Георгиках», «Энеиде» Вергилий подражает самым знаменитым греческим поэтам. Современники Августа – это в основном подражатели, большинство художников той эпохи провели свою жизнь, копируя шедевры Греции.

Если вы перейдете к итальянскому Возрождению, вот это было творческим. Оно в целом является одним из самых прекрасных творений человеческого гения. Но где произошло это творение? Под Львом X, в Риме? Нет, в республиках Пизы, Флоренции, Сиены, Венеции, Генуи. Там была колыбель Возрождения, а не в Риме, где оно было лишь импортировано. Если Лев X смог завладеть Рафаэлем, Микеланджело, Браманте, которые являются последними корифеями Возрождения, это было присвоение, сделанное в пользу Рима, который, будучи столицей христианства, стремился быть столицей искусств; но истинное происхождение Возрождения следует искать в республиках северной Италии. Только там было плодотворное творчество, и оттуда все художники отправились украшать Рим.

Таким образом, это зерно, которое я хотел бы посеять в ваших умах: свобода творит, деспотизм заставляет подражать. Вы разовьете, господа, своими размышлениями этот принцип и сделаете вывод, что в искусстве и литературе должна быть мораль.

Я знаю, что нельзя помешать поэтам и литераторам быть чувствительными к ласкам, поощрениям, наградам. Нельзя сделать их нечувствительными к приказам правителя. Следовательно, когда правитель энергично желает этого и располагает мощными средствами, он может поощрять, вдохновлять, истощать художника, или, скорее, мелкую монету художников. Но какой бы сильной ни была воля, есть что-то, что она никогда не сможет произвести: это оригинальное творчество поэтов, художников, как мы видим его при Перикле, в Афинах, и в эпоху Возрождения, в тех свободных республиках XV века. Даже этруски имели свое оригинальное развитие; они творцы. Римляне республики также были таковыми, гораздо больше, чем обычно думают: я показывал вам это, господа, в течение двух лет.

Эти эпохи истинной свободы являются эпохами истинного творчества. Именно тогда появляются типы, формы, которые будут подражать позже. Именно тогда проявляются идеи. Потом будут лишь риторические амплификации, более или менее точные воспроизведения, чтобы удовлетворить того или иного правителя; но именно к этим щедрым и чистым источникам нужно обращаться за вдохновением и образцами.

Времена рабства, когда один человек командует страной, могут быть яркими, блистательными, относительно плодотворными эпохами, которые навязываются человечеству, заставляют его вкушать и восхищаться; но они ярки лишь внешне, по форме, по дару подражания. Они не изобретают и не способны ничего создать. Может случайно появиться гений, который бросит луч, но это исключение.