– Как это может быть? – с раздражением сказал Лосев, и его потемневшие глаза недобро блеснули под круто нависшим лбом.

Гурин молчал, он почему-то был не в силах начать обстоятельный рассказ об этом.

– Ну, объясните же, объясните… – продолжал Лосев, пристально глядя на прокурора.

– На заводе действовали опытные воры… – начал Гурин тихим голосом, стараясь справиться со слабостью во всем теле. Он глубоко вдохнул несколько раз. – Директор в сговоре с ними не был… Он только подписал ловко составленный и подсунутый ему документ, который объективно на время как бы прикрыл шайку расхитителей… – Гурин провел ладонью по влажному лбу и продолжал: – Никакой корысти у него не было… он сам приезжал ко мне… все честно рассказал. Признавал допущенную им халатность… Человек он в летах… с хорошей биографией… на войне командовал саперной частью… Пять боевых орденов… Этот завод он поднял из развалин… прошел путь от прораба до директора… За мирное время награжден орденом Ленина… – Гурин не замечал, что говорит разорванными фразами, а Лосев, не понимая, что с ним происходит, слушал его несколько удивленно. – Последние два-три года его критиковали, продолжал Гурин, – имел выговор от министра… Но тут была… частая в наши дни ситуация… уже не под силу ему стала работа… надо было осваивать новую сложную технику, а знаний не хватало… Он это понимал… еще до вскрытия воровства поднял вопрос о пенсии.

Гурин замолчал, прислушиваясь к сердцу, которое все это время то начинало частить, то успокаивалось.

– Автор заявления все это знает? – спросил Лосев.

– Не может не знать.

– Я и то знаю, проворчал Лосев и, помолчав, энергично спросил: – Так чего же он добивается? Засадить директора в тюрьму. Но тогда зачем он ждал, пока директор уехал?

– Все это демагогия, показушная активность карьериста… – ответил Гурин, глядя на Лосева светло-карими, узкими глазами, и тотчас опустил их. Теперь сердце у него стало замирать, зазнобило…

– Ведь почему он написал мне, а не вам? – продолжал Лосев. – Надеялся на мою неосведомленность и на то, что я запомню его как борца за истину без скидок. Понимая это, я и счел нужным пригласить вас, Сергей Акимович. Подобный карьеризм в вашей среде большая опасность, беда большая. Прошу вас лично вы разъясните автору, от своего и моего имени чту мы думаем о его заявлении. И предупредите его строжайше на будущее.

– Сделаю сегодня же.

– И еще. Очень я боюсь, что поползет слух по заводу о бывшем директоре, что он удрал от наказания. А он этого не заслужил. Мне еще месяц назад звонил секретарь партбюро сборочного цеха и выражал сомнение, что директор замешан в воровстве, и прямо сказал, что коллектив его знает, уважает и любит. Договоритесь-ка с руководством завода и выступите у них в клубе, расскажите об этом деле вообще и об истинной роли в нем директора, в частности. Нельзя мазать грязью память о хороших людях, отдавших целую жизнь нашему делу. Договорились?

По пути к себе в прокуратуру, на воздухе, Гурину вроде стало лучше, но, как только он сел за свой стол, в сердце словно нож воткнули… Все. Больше ничего не было…

Прошло еще несколько томительных длинных больничных дней, когда счет времени шел по градусникам, по завтракам и ужинам да по обходам врачей. Сколько он здесь? Пожалуй, больше недели – Гурин точно определить не мог. Он уже знал, что у него двусторонний инфаркт, что положение у него было тяжелое, осложненное тем, что его нашли лежащим на полу с запозданием на целый час. Пришлось прибегнуть к сложной аппаратуре реанимации, и он лежал в этой специальной больничной палате…