Плотно сооруженный из жердей настил, придавленный тяжелыми кусками мяса, долго не поддавался. Чтобы забраться на лабаз, росомахе нужно было проделать лаз. Но когти скользили по мерзлому дереву, срывались: настил не давал подняться наверх, и она кубарем катилась вниз. Это ее еще больше злило. От нелегкой работы она разогрелась. И когда жердь была перегрызена, добралась до поживы. С жадностью набросившись на мясо, Росса забыла про опасность. Она рвала и глотала большие куски вкусной, кровянистой, чуть подстывшей на морозе лосятины. Когда подмерзшее мясо не поддавалось, росомаха упиралась ногами о твердь, тянула его на себя. И тут произошло нечто странное. Под ней лязгнул металл, и левая лапа оказалась зажатой в крепкие, неподдающиеся челюсти. Росса в отчаяние метнулась по лабазу, пытаясь освободиться, но нога немела, и нестерпимая боль жгла пальцы. Росомаха пыталась грызть толстую цепь, но железо не поддавалось. Зубы крошились, и из десен текла кровь. Она не выдержала и закричала. Крик перешел в стонущий вопль, переходящий в глухой низкий бас и хриплое рычание…

Всю ночь Росса металась и мучилась и лишь к утру легла сверху на мясо в изнеможении. Она уже не хотела есть. Неволя тяготила ее.

С рассвета в отдалении появился бородатый охотник. Скрипя лыжами по затвердевшей лыжне, он торопился к лабазу. Росомаха, издали увидев человека, напружинилась и зарычала, вкладывая в этот рык всю злобу на перехитрившего ее коварного охотника, на свою слепую доверчивость, на безысходность. Ей казалось, что пришел ее последний час, и она, слабо надеясь на благополучный исход, резко рванулась и, не удержавшись на скользком мясе, полетела вниз. Росса мчалась по потаенным местам. Она не чувствовала боли, но, когда страх отстал, поняла, что левая лапа ранена.

Росса залегла в непроходимой таежке, подпирающей гарь с южной стороны и стала зализывать кровоточащую рану.