– В остальном всё спокойно? – на всякий случай уточнил я, чувствуя, что ещё немного, и я засну прямо за столом.

– Насколько это возможно в наступившие тёмные времена, – вздохнул Антонио, – ты устал, Коста, это понятно даже безмозглой шуше. А от уставшего бойца в случае чего пользы немного, так что отправляйся к себе и постарайся поспать. Надеюсь, за это время ничего не случится, хотя загадывать что-то сейчас – пусто дело. Ежели твои дружки появятся, то скажу – пусть ждут.

– Тоже верно, – я с определённым трудом поднялся и сладко потянулся, – а то я спросонок сначала швыряю кинжал, а потом уж спрашиваю, кто там. Не хотелось бы с сонных глаз нападать на друзей.

В комнате, которую я снимал в трактире, принадлежавшем раньше Хуану, а теперь Антонио, вполне предсказуемо ничего не изменилось. Никто не полез бы шарить в вещах последнего оставшегося Мастера Ловчего, так как моё присутствие в трактире по умолчанию решало столько проблем, что ссориться со мной хозяину было не с руки.

Узкая кровать, накрытая лоскутным одеялом, небольшой стол с парой кривоногих стульев, шкаф для вещей и большой сундук в углу, как правило, служивший лежанкой для Григора, который обладал чудесной способностью засыпать в любое время и в любом месте.

Лина, в отличие от него, практически никогда не оставалась ночевать у Антонио, а уходила куда-то к себе, в какое-то тайное место, ключ от которого оставил ей Карло. Мы с Григором не приставали и не пытались узнать, что это за секретная лёжка, так как понимали: девушке, даже если она высококлассная наёмница, и без того не сладко находиться в постоянном напряжении. Так что пусть у неё будет место, где она сможет полностью расслабиться и побыть собой. Лина наверняка это понимала и, полагаю, была нам признательна за подобное отношение.

Стянув куртку и бросив её на сундук, я стащил с ног сапоги, скинул пропотевшую одежду и залез в микроскопическую конуру, отгороженную от остальной комнатки старой ширмой. Здесь располагалась невиданная по меркам Стылой Топи роскошь: старый, скрипучий, но, как ни странно, функционирующий душ. И пусть вода в нём была исключительно холодная, но я без раздумий платил Антонио лишние два серебряных за это благо цивилизации. Смыв с себя кровь и, казалось, уже въевшийся в кожу запах тлена и смерти, я почувствовал себя намного лучше. Теперь можно было и поспать, если никто не помешает. Хочется искренне в это верить…

В сон я провалился, кажется, даже до того момента, как голова коснулась подушки. Всё-таки больше двух суток практически без сна – это не тот вариант, который способствует хорошему самочувствию.

С тех пор, как я вернулся в Лавернею, я ни разу не видел снов: ни одного, даже самого размытого или непонятного. Я отключался, и приходил в себя только утром, ну или когда там нужно было. Словно сны остались там, в прошлой земной жизни, а здесь, в Лавернее, им просто не хватило места. Не могу сказать, что это как-то очень сильно меня тревожило, скорее, удивляло. А поводов для беспокойства в Стылой Топи было полно и без снов.

Но сегодня что-то пошло не так, потому что не успел я провалиться в беспамятство, как тут же осознал себя сидящим на вершине какого-то холма, поросшего короткой жёсткой травой.

Я был совершенно один, хотя и не мог точно сказать, почему был в этом так уверен. Просто тот я, который был во сне, ни на секунду не сомневался, что на многие мили вокруг никого нет. При этом меня данное обстоятельство почему-то совершенно не беспокоило, я просто принимал его как данность.

Прохладный ветер, трепавший мои отросшие волосы, пах сухой травой, пылью и одиночеством. Раньше я никогда не задумывался над тем, как, собственно, пахнет пустота… Оказалось, она просто насыщена различными запахами: холодного воздуха, речной травы, гниющей листвы, старого мокрого дерева, сырого камня, болотной застоявшейся воды.