Посередине створки, чуть выше моей головы, красовалась арабская или стилизованная под арабскую надпись. Прямо от нее, вниз, шла толстая черная лента: «B R I D E S H E A D». Буква «В» была зачеркнута и рядом красовалась красная «P» того же шрифта. Там же кто-то пририсовала кривые цифры «221», видимо, как отсылку к Шерлоку. Слева от арабской вязи из мешанины букв и узоров выделялся прямоугольник с текстом:

^{>Под ним красовался рисунок углем: женское лицо в терновом венке с цветками вместо глаз. Присмотревшись, я поняла, что цветки кто-то нарисовала поверх закрытых век. Мое внимание привлек список под картинкой.}

^{>СПИСОК ЖЕРТВ СМОТРЯЩЕГО:}

^{>1. Станка – Я}

2. Аля

3. Женя

Четвертый пункт был закрашен белилами, поверх которых другой рукой было выведено «Кира».

Ниже было еще полтора десятка пунктов («Вера», «Виола», «Лешка», «Мишель»), но они становились все меньше и меньше и последний был совсем не читаем. Рядом с некоторыми именами были рисунки: чертики, ботинки, бабочки. Рядом с «Вера» с трудом втиснулось слово «Православная».

– Кто такой «смотрящий»? – спросила я у Али, которая молча наблюдала с лестницы.

– Сюда. – Она указала на верхний правый угол двери. Я прочитала надпись, выведенную жирным маркером: «ПРОТРИ ХАТУ».

– Что это значит? – спросила я.

– Подумай, – сказала Аля. Ей явно нравилось следить за моими мучениями.

– Звучит как патриархат, – сказала я, сама удивившись собственной догадливости. – Наверное, это вы так переводите «Check Your Privilege».

– Молодец, – сказала Аля. – А «смотрящий» – это главный по хате в тюрьме. Вот мы и есть жертвы смотрящего.

– Интересно, – сказала я. – А кто это придумала?

– Станка. А вот это мое. – Аля указала на маленькие буквы справа от арабской вязи. Я прочитала вслух:

– Сотка с косою придет за тобою.

– Это стихотворение, – сказала Аля. – Простенькое, но Станке понравилось.

– А что такое сотка? – спросила я.

– «Женщина», – сказала Аля. Руками она показала кавычки.

– Понятно, – соврала я, опуская взгляд ниже. Здесь было еще одно лицо, мужское. По бакенбардам я узнала Пушкина. В коричневую древесину на щеках поэта были вписаны маленькие слова «слезы, кровь, любовь», повторявшиеся так часто, что казалось, что лицо изъедено червями. Еще ниже была нарисована фигурка толстого Будды, подписанная «Деревенский Да-Будди-Да-Буддай». Под ней, у самого пола, были вырезаны восемь квадратиков, видимо, изображавших игральные кости. На всех костях было по шесть точек, двадцать четыре справа – красные, слева – черные.

Я осторожно провела пальцем по костям. Краска шелушилась и хрустела.

– Нужно подкрасить, – сказала Аля. По ее задумчивой интонации я поняла, что она читает с двери. После недолгих поисков я заметила возле списка жертв бледную надпись: «Нужно подкрасить». Она, видимо, была нанесена на дверь через трафарет. Я сделала шаг в сторону и вдруг увидела целый слой рисунков и надписей, который до этого казался мне просто фоном к более ярким и новым записям.

Над арабской вязью было выведено курсивом: «The World Is Tired Here». Рядом щурился глаз со знаком плюса вместо зрачка. В центре, за вязью, распластались огромные серые буквы: «БУДЬ-ДСМ». По всему контуру двери шла длинная надпись, которую в некоторых местах перебивали более новые рисунки, и из-за этого мне не удалось прочитать ее целиком:

«В этом […] живут люд […] ым не плевать […] что […] сестры живут в […] и пустыни».

Я попыталась разобрать маленькие значки под словом «пустыни» и увидела еще один слой рисунков – теперь уже сделанных шариковой ручкой. Маленькие четверостишия и цитатки заполняли все пространство между рисунками и надписями побольше.