А вот погреба для картошки были огромными и совсем не пропорциональными размерам дома. Однажды наша бригада заполняла такой погреб целый день.

– Не много ли на зиму картошки, дядя? – спросил я мужика в кепке. А он мне вполне логично отвечает:

– А кушать-то хочется круглый год.

Много времени в ходе притирки перед первым семестром мы тратили на обычные разговоры. Они способствовали этой притирке. В один из вечеров Константин спросил меня:

– Как в июле съездил домой?

– Нормально, – ответил я коротко, чтобы отвязаться.

– Как же тебя в Черновцах приняли после твоей оглушительной победы при поступлении? – не отставал Константин.

– Моя любимая девушка отдалась мне прямо под моей любимой вишней в городском саду, широко расставив ноги, – похвастался я, хорошо зная, что это неправда, особенно про ноги и про вишню.

Чтобы дважды не топить баню в сентябре, банный день нам был назначен ровно через две недели после прибытия в Морозово. То есть приблизительно в середине срока нашей командировки.

Многие из студентов решили пропустить банный день, ведь до возвращения в Академгородок оставалось всего две недели. Таким образом, в бане хватило места для всех желающих.

Вот я сейчас сижу и стараюсь вспомнить: было у меня бельё или хотя бы носки на смену, или не было. Никак не могу припомнить. Но точно помню, что мы заодно и постирались. Только довольно долго пришлось ждать, пока всё высохнет. Мыло быстро смылилось, и домываться пришлось зубным порошком. С чисткой зубов можно было потерпеть: оставалось всего две недели до возвращения в Академгородок.

Другой, носочный, аспект той бани я не забуду никогда. То, что после двух недель копания картошки носки можно поставить у стенки или в угол – и они будут послушно стоять, я мог себе представить. И даже встречался, хотя и не часто, с этим явлением в прошлом после длительных походов. Но открытие принципиально нового явления, суть которого в том, что существуют носки в другой фазе – сильно грязные, но не засохшие – было сделано впервые. Такой носок после фазового перехода второго рода может прилипнуть к потолку, и это было экспериментально обнаружено только в Морозове.

В деревне на копании картошки было очень весело. Но бывали и курьёзы. Сидим как-то, завтракаем. Хлебнул я чаю и чувствую: что-то живое трепыхается у меня во рту. Муха или комар, думаю. Но всё же решил экспериментально проверить научную гипотезу. Аккуратно перенёс содержимое рта обратно в стакан для продолжения научного эксперимента. Может, это и выглядело, как плевок, но заверяю неверующих, что такового не было, была лишь иллюзия плевка. Я ещё не закончил эксперимент и не определил окончательно, муха ли это и какого она подвида, как Светлана Монастыренко решительно встала из-за стола и быстро ушла, не съев и половины своей порции. Не пропадать же добру, подумал я и съел оставшееся.

Светлана Монастыренко приехала в Морозово довольно худенькой, ей бы есть да есть – и поправляться. Но уехала она ещё более худой. Частично, возможно, из-за меня, но в любом случае, не по злому умыслу с моей стороны. Не виноват я. Просто в свои семнадцать лет она ещё не знала, что нельзя быть излишне брезгливой на природе.

Если кто-то, кто читает мою книгу, знает Светлану с девичьей фамилией Монастыренко, то пожалуйста, передайте ей, что я приношу извинения за мой тогдашний ненамеренный поступок. Никогда в жизни не было во мне столько сожаления, как за тот псевдоплевок в её присутствии. Я несу это сожаление бережно уже сорок девять лет.

Через месяц грязные, усталые, голодные, но сплочённые и довольные, мы вернулись в университет. Тут нас ждали совсем другие мухи.