Январь 1994 года стал всё менять. Для меня это время стало испытанием не только внешним, но и внутренним. Мир вокруг стремительно менялся, и вместе с этим менялось моё восприятие семьи, жизни и своего места в ней. Заводы стояли, зарплаты не выплачивали месяцами, и привычное ощущение стабильности исчезло. Родители, всю жизнь проработавшие на производстве, изо всех сил пытались сохранить привычный порядок, но даже они начали терять уверенность в завтрашнем дне. Отец, привыкший к стабильности советских лет, часто уходил в себя, а мать всё чаще повторяла, что нужно просто «переждать» трудности. Но для меня это «переждать» звучало как приговор, как отказ от борьбы. Я видел, как кризис достиг своего максимума: остановившиеся цеха, пустые прилавки магазинов, бесконечные разговоры о том, что делать дальше, – всё это давило на меня и одновременно подталкивало к мысли, что я обязан искать другой путь. Заводы и стоящая экономика казались символом прошлого.

В школе творилась неразбериха. Учителя, как и родители, оказались заложниками времени: они пытались сохранить порядок, но это удавалось всё хуже. Уроки всё чаще превращались в формальность, а вместо дисциплины процветала полная свобода. Многие школьники перестали всерьёз воспринимать учёбу – одни прогуливали занятия, другие сидели на уроках без дела. Учителя смотрели на это сквозь пальцы, будто сами понимали, что в новых условиях держать контроль уже невозможно. Вокруг возникала странная атмосфера: множество интересов – от музыки и спорта до первых подростковых бизнесов и криминальных авантюр – переплетались с отсутствием границ и запретов. Кто-то создавал музыкальные группы, выступая на школьных мероприятиях, кто-то с азартом обменивался подделками, а кто-то уже находил своё место в теневых делах двора. Школа больше не была только местом для учёбы, она стала отражением хаоса, который творился за её стенами.

Мне это время давало одновременно чувство свободы и лёгкого страха. Я понимал, что отсутствие границ может легко увести на неправильный путь. Многие мои одноклассники уже погружались в эту беспорядочную жизнь, поддаваясь влиянию дворовых компаний или стремясь к лёгкой наживе. Казалось, что большинство из них не задаётся вопросом, куда это всё приведёт. Я же чувствовал, что должен найти опору. Мне нужно было что-то своё, что помогло бы не только избежать ошибок, но и направить энергию в правильное русло. Это осознание не пришло сразу, но уже тогда внутри меня зарождалось стремление к чему-то большему, чем просто следовать за толпой.

В сентябре 1994 года в нашу школу начали приходить представители Дома творчества юных (ДТЮ). Они буквально вторгались в учебный процесс, прерывали уроки и агитировали нас записываться в различные кружки. Это выглядело странно и даже немного отчаянно. Дети перестали посещать ДТЮ, и педагоги искали любые способы привлечь внимание. В ход шли красочные буклеты, обещания весёлого времяпрепровождения и даже рассказы о том, как кружки помогут найти себя и развить таланты.

Я не понимал их агрессивный настрой. Почему они так настойчиво пытались нас куда-то заманить? С их стороны это выглядело как попытка силой вытянуть детей из привычной жизни. Мне это казалось бессмысленным, ведь мы, подростки, в то время были заняты совсем другим. Уроки, друзья, дворы, музыка, первые попытки найти себя в мире – всё это было гораздо важнее, чем какие-то кружки. Но учителя, видимо, договорились с ДТЮ, и на нас начали активно давить. Одноклассников чуть ли не записывали в кружки прямо на уроках. Это вызывало у многих раздражение, а у некоторых – откровенный бунт. Дети не хотели, чтобы их ограничивали или навязывали что-то. Казалось, что все эти старые формы досуга уже устарели, не подходили к новой эпохе.