– Смотри, вот она, воллемия, – сказал с гордостью Томас. – Это самое древнее растение на планете. Ему тысячу лет.

– Подожди-ка, – не поверил я, – но, думаю, есть и постарше, Мамврийский дуб, например…

– Ты не понял, – перебил меня Томас. – Не самое старое, а самое древнее. Оно считалось вымершим миллионы лет назад. Пока один наш парень, Дэвид Нобл (David Noble), его тут не нашёл. —

Я подошёл, прикинул. Порядком выше меня и в длину метров сорок.

– Только это полугнилое?

– Ну не-ет, – воодушевляясь, продолжал Томас. – Тут их около сотни…

Я удивлённо смотрел на него, потому что никогда таким его не видел. Даже представить не мог, что мой друг одержим страстью родинолюбия. А страсть развязывает язык…

– Таких деревьев нет больше нигде в мире. И они будут жить, потому что размножаются от корневой поросли друг друга. —

И Томас так посмотрел на меня, что я нисколько не сомневался в его с воллемией полного превосходства надо мной.

Wollemia nobilis

Я подошёл к молоденькому деревцу и увидел, что оно взято под наблюдение заботливыми биологами, может быть, тем самым Дэвидом Ноблом. И прочёл на табличке, воткнутой в земле рядом с деревцем, что оно было хвойное и вечнозелёное… По-моему, нечто среднее между сосной и мимозой. Я повернулся к Томасу, чтобы высказать ему эти мои соображения – и замер с открытым ртом: я увидел Тиликву.

Наша подруга сидела на стволе лежащей воллемии и грустно смотрела на нас. Томас тоже обернулся…

Мы всё поняли, и как могли, передали своими глазами и сердцами глубокое участие и сострадание Тиликве…

«Дети, почему вы бываете, пусть невольно, палачами родителей?» – подумал я… Впрочем, что значит, почему? Жестокий посторонний человек с презрением быстро ответит: «Какими детей воспитали, такими они и получились, сами виноваты»… Только кто же заведомо хочет дитю своему, кровиночке родной зла?.. Не-ет, не так всё просто, а Закон Воздаяния воистину непознаваем… Дети, не торопитесь расстреливать родителей. Погодите, поглядите, кого сами-то выродите, может, почище себя ещё уродов… Поймёте тогда кое-что…

Мы с Томасом стояли и молча тихо плакали. Тиликва, казалось, тоже хорошо понимала и благодарила нас.

– Всё! – сказал Томас и пошёл к мотоциклу.

Он включил двигатель. Тиликва не испугалась. Её голова была повёрнута к нам. Я сказал ей духом «прощай!», обхватил руками Томаса и зарыдал ему в спину.

– Брось, – ответил он, – судьба такая.

Потом мы ещё один раз приезжали к стволу воллемии в каньон, но Тиликвы уж не видели. А скалу её навещали часто. Из детей Тиликвы от вторых родов в трещине осталась только одна дочь её. К тому времени я уже неплохо понимал язык ящериц. Многое из того, что я вам тут понарассказывал, я узнал как раз от этой дочери. А ещё она сказала вот что:

– Тиликва повторила судьбу матери. Она с братьями и сёстрами выгнала бабушку мою на улицу… Не знаю, чем-то уж бабка им не угодила.

– А что, мать может не угодить? – не поверил я.

– Ещё как, не сомневайся, – уверила меня тиликвина дочь, – хуже ворога может показаться. И думала Тиликва, что поступила с матерью по справедливости…

Эх, представления наши о добре и зле, о справедливости и несправедливости… Стóите ли вы больше выеденного яйца? Есть ли они вообще, эти добро и зло? Не много ли берём мы на себя, судя ближних? Да не просто своим умом осуждая их, а подчас и боженьку в палачи привлекая, высказывания Иисусовы в сердца ближних втыкая, как шила, как жала ядовитые…

Нет, прошло время обличающего слова, потому как теперь слово исключительно лукаво. И настало время молчаливой бесстрастной любви… А Закон Воздаяния?.. Да не тщитесь вы его распознать, успокойтесь: пустое это. Любите только…