В семнадцать ноль-ноль компрессор замолчал. Плотный мужик в чистенькой спецовке – весь в веснушках – отключил его и ушел… Лом то входил глубоко в глину, то выбивал из камней искры. Рукавицы порвались. Прорвались и кровавые мозоли на правой руке. Но Павел не чувствовал ничего, он долбил и долбил – до остервенения, до черных мушек перед глазами.

На другой день, с утра, яма стала как будто мельче. Он спрыгнул вниз и тут же вылез обратно: вода едва не затекла в сапоги… Павел пошел вдоль цеха: рядом ковырялся Васька, за ним застрял между трубами длинный костлявый субъект… Игорьку повезло: на его участке не было труб, и он уже заканчивал, выравнивал дно. Дальше – из ямы торчал широкий зад, обтянутый черным комбинезоном; над ним то показывалась, то снова ныряла вниз оранжевая каска. У самого выхода – бачок с водой и кружка. За ним – свет. Свет!

Воздух был удивительно сухой и чистый, под ногами в трещинах сероватой корки желтели букетики мать-и-мачехи, в небе висело что-то легкое и перистое. Трещали кузнечики, за изрытой, покрытой строительным мусором и горками щебня мертвой полосой – до длинного корпуса соседнего цеха – ярко зеленела трава. Возле сваленных как попало носилок валялось помятое ведро со следами раствора. К ручке ведра он прикрутил кусок кабеля, вдохнул несколько раз поглубже и снова ступил на скользкую глину, в сырость и полумрак.

Он вычерпал воду, старался работать спокойно и быстро. Но проклятые трубы уже нельзя было перешагнуть, плечо или лопата то и дело задевали их. Пришлось согнуться в три погибели, скрючиться, упираясь спиной в трубы, трястись, дробить камень, вгрызаться в грунт и осторожно – не задеть бы, не уронить! – просовывать между труб добытые крохи.

Наконец он выбросил наверх отбойник, лопату, вылез и разогнул спину. Васька сидел на краю ямы; глаза его, и без того широко посаженные, смотрели чуть в стороны.

– Большая у тебя яма, – сказал Павел.

– Два на полтора.

– Много еще?

– Полметра до метра не хватает.

Павел не торопясь перетащил свой инструмент и шагнул в яму, всего одна труба делила ее на две части. Он подрывался долотом отбойника под камни, выбрасывал их руками. Потом доходила очередь до лопаты… По другую сторону от трубы к нему неуклюже соскочил Васька…

В Васькиной яме было легко – посмотрели бы они, как он корячился в своей! Неужели нельзя было потом эти трубы подвести? Чего проще: сначала – ямы, потом – трубы. «Скальный грунт»!.. Да и костер получился не так хорошо, как хотел. Но ведь сам Игорь его похвалил! И приняли его, приняли! Вот они, настоящие ребята! И он – свой среди своих. Но не всё они еще знают о нем. Пожалуй, главного-то они и не знают. Но… не сейчас, представится как-нибудь случай. Вот если бы…

– Павлик!.. – позвал вдруг Евгений Крокодилыч.

– Что?

– Потопил кораблик!

В голос хохотал бригадир, беззвучно хихикал Игорек, отрывисто каркал Костя, тонко скулил Коленька, Старина Хэнк сдерживался и прыскал… Даже Васька заквакал, это было обиднее всего. «Потопил»? Да нет, другое, совсем другое было слово. «И чему тут смеяться!? Павлик – кораблик, тоже мне рифма!»

– А хотите, я стихи почитаю? – спросил он неожиданно для самого себя.

5

– А! ну давай, давай; просим, просим, – ответил за всех Евгений Крокодилыч, – то-то я смотрю, «роза ветров»!

Нашли закуток у окна и примостились на рулонах рубероида. Павел отошел немного, спиной прижался к стене. «И с чего это я? зачем?» – промелькнуло и погасло: отступать было поздно, поздно было отступать… Он вдохнул – и вылил в один долгий выдох:

Не знаю я с чего начать,

да нет и подходящей темы…