И танцую, словно он - единственный зритель. Глажу себя рукой, снова обвожу грудь, тереблю соски. Рука движется вниз и касается лобка и проходит дальше. Готова издать свой первый стон, потому что понимаю, что распалила огонь внутри себя.

Возбуждение прокатывается по нервам. Покалывает, а тело подрагивает.

Его взгляд ловит каждое мое движение, каждый взмах и взгляд.

Хочется подойти и попросить потрогать меня. Везде. Мое тело кричит об этом.

Олег дышит часто, его грудь вздымается. Ладони сжал в кулаки.

Игра, в которую я нас втянула. Специально. Мне хотелось это сделать, увидеть желание в нем, огонь.

Дразню его. Маню указательным пальчиком. Смелею настолько, что и правда превращаюсь в стриптизершу Нинель. Ей можно так делать - провоцировать. А настоящей Нине нельзя. Его касания погубят и утопят.

- Это все? - кричит он?

Не понимаю. Ему нравится, он возбужден. Только не сознается, что на крючке.

- А что еще хочешь? - голос слегка дрожит. Чувствую как горю под его взглядом.

- Раздевайся полностью, - шипит. Понимаю, что он хочет меня. Взгляд скользит по мне, а сам он на грани. Вижу, как сглатывает слюну и как дергается его кадык. Я завела его, соблазнила. Но останавливаюсь. Теряюсь. Не готова. Ко мне возвращается стыд и стеснительность. Возбуждение сходит, словно и не было вовсе. Стою на сцене в одних трусах. Уставилась на Ольшанского и готова разреветься.

Жалкая попытка. Я сама чувствую себя падшей и грязной. То, что сейчас произошло на сцене неправильно.

Музыка прекращает играть. Цепляюсь за шест как за спасение. Иначе упаду.

- Нет, - говорю громко.

Он только ухмыляется.

- А если на привате попросят, м? - смотрит исподлобья. Холодок пробегает по спине. Обхватываю себя руками, прикрываюсь, пусть это и не к месту сейчас выглядит.

Олег ведет плечами, расстегивает пару верхних пуговиц. Ему жарко. Этого не заметит только слепой.

- Не буду, - упрямо заявляю.

- Это твоя работа, - Ольшанский не отстает. Давит. И словом и взглядом. Я правда букашка, которой безумно страшно.

- Я… не хочу, - скатываюсь на жалобный стон. Слезы вот-вот задушат меня. Хочу скрыться быстрее, убежать. Потом уткнуться в подушку и разреветься. Мне больно, обидно. Ощущение уязвимости разрастается изнутри.

- Вот ты… упертая. Свободна, - и смахивает мой образ, как картинку. - Следующая.

3. Глава 3.

Домой добираюсь только к обеду. Измотанная и уставшая, словно отпахала несколько смен подряд. Ноги налились свинцом, руки не слушаются. До сих пор колотит от пережитого.

- Ну и ладно… что, я больше нигде работу не найду? - успокаиваю сама себя. Хотя внутри все плескается от негодования и обиды.

Уже из коридора слышу запахи вкусного обеда и детский сладкий смех. На душе теплеет, все проблемы кажутся мелкими.

Аленка услышала, как хлопнула входная дверь. Бежит ко мне и бросается в объятия.

Понимаю, что сделаю все, лишь бы мое чудо не болело, и все у нее было хорошо. Если потребуется, и станцую, и покручусь у шеста, и разденусь. Только бы деньги заработать и дочь вылечить.

- Мам, - протягивает она. Голосок елейный, уже знаю, что начнет что-то выпрашивать, - а мы едем в парк? На качели там, карусели?

Глаза красивые у нее, ореховые. И такие теплые. Всматриваюсь, и тепло это переливается в меня. Люблю ее до беспамятства.

Помню, как узнала о наступившей беременности. Шок, непринятие, тотальное безразличие. А еще море слез, обвинения матери в моей беспечности и желание заснуть навечно. Чувствовала себя хрупкой веточкой на ветру. Ее метает из стороны в сторону, сильно так, беспощадно, а оторваться никак не получается.

В то время я работала официанткой в каком-то баре. Зарплата мизерная, нагрузка адская. И тяжелое расставание с любимым мужчиной в прошлом.