– Не здесь.

Я улыбнулся и включился в беседу.

– Дай ей вина, хозяин, чего уж там.

– Вы её не знаете, господин. Она уже залила в себя полкувшина. Ещё один кубок, и она вообразит себя храмовой блудницей. Не то, чтобы мне не по душе храмовые блудницы, но тамошние жрицы – одно, а Аргифия – совсем другое, они несравнимы, как Сехмет и Баст. От её приставаний все мои гости кривятся и топают в портовые кабаки.

– Не гневи меня, Эмаф! – Аргифия принялась размахивать руками. – Ты слышал, что сказал владыка? Немедленно подавай моё винцо! Не то я тут устрою разгул почище, чем в подвалах меджаевых. Устрою ведь… как…

– Хорошо, хорошо, Аргифия, ещё один кубок, последний, и больше ни капли, – трактирщик нацедил два глинных кубка из кувшина, стоящего на столе с одной ножкой.

Я одним глотком управился со своей порцией. Аргифии же так и не удалось добраться до своего винца. Неверной походкой рванувшись к желанному сосуду, она качнула стол, и разлила вино по столешнице.

Вполголоса помянув Сета, Эмаф смиренно начал вытирать лужу тряпкой.

Я смотрел. В моей голове зашумело, сначала издалека, как вой приближающейся бури в тёмную ночь. Она выла всё громче, насвистывая дикую симфонию. У меня на плече задёргался мускул в предчувствии тяжести десяти дебенов, которые я помогу разгружать моим работникам в хранилище.

Очень медленно я потянулся и сгрёб Эмафа за засаленный ворот. Другой рукой я выдернул палицу и поднёс её к самому его лицу. Ему в глаза смотрела смерть, и, судя по сузившимся зрачкам трактирщика, он это понял.